— А ты меня сначала обними, потом скажи. Тогда поди не буду, Рун, — лукаво предложила Лала.
Он шагнул к ней и притянул к себе. Она тотчас засияла счастливо.
— Лала, ты б могла подняться над деревьями, и просто пролететь всю чащу, и подождать меня за ней, — сразу перешёл он к делу. — Не мучилась бы так. Но ты опять сочтёшь, мне хочется заглядывать под юбку. Поверишь ли ты мне, если дам слово, что несколько минут не отрываясь буду смотреть себе под ноги. Пока не досчитаю… пусть до ста. Небыстро. Правда.
— Конечно, глупый, — ответила она с доброй улыбкой. — Рун, ну что ты. Ты же видишь, я верю тебе во всём. Я не наивна, но и не слепа. Тебе я верю. Далеко ль лететь?
— Да не очень. Поднимешься, там впереди река. Лети туда, где поворот её дугой. На берегу будет участок каменистый, не из песка, а из гранитных валунов. На нём и жди. Ладно?
— Ладно, — пообещала Лала благодушно.
— Это приметное место. Не ошибёшься. А коли вдруг всё же потеряемся, я разведу костёр подымнее. Так и найдёшь меня. Прилетишь на дым. Но вроде негде там теряться. У меня дед охотник был. Мы с ним не раз тут хаживали. Я по целому лету бродил с охотниками по этим лесам. Правда немало лет с тех пор прошло. Давно уж сюда не забирался. Но помню хорошо.
— Рун, я же фея. Мне птички укажут, где ты. Или отведут тебя ко мне. Не потеряемся мы никак.
— Ох, верно! Ну, тогда лети. А там пообнимаемся при встрече.
Лала нехотя отстранилась.
— Знаешь, Рун, это ведь наше первое расставанье, — она посмотрела на него тепло.
— Ну да. Пожалуй, — кивнул он.
— Привыкла я к тебе уже, Рун. Даже как-то странно, что тебя не будет рядом.
— Всего часа на два. Не заскучаешь?
— Уже скучаю, — молвила она. — Обняться надо на прощанье, Рун. Так полагается.
— Ты из меня верёвки вьёшь, — посетовал Рун полушутливо, и снова обхватил её руками.
— Я знаю.
— Слушай, Лала. Не обижайся, я просто понять хочу. Можно спросить? — тихо произнёс он доверительным тоном.
— Я не обижусь. Пока я счастлива, — заверила Лала.
— Что, у вас люди считаются все прям отребьем. Или все феи как принцессы? Почему твоя жертва столь велика? А если б принц я был, всё равно такая огромная?
— Рун, ты осознаёшь вообще, что за поцелуй тебе обещан? — со значением поинтересовалась Лала. — Это же не в щёчку и не в лоб. Это… по-настоящему. Дело не в том, что ты человек. Дело в том, что феи не влюбляются в людей. А без любви, и тем кто не помолвлен, так целовать… себя порочить. Ты парень, мужчина, тебе труднее понимать такие вещи. Это немножечко бесчестье. Для девушки. Могло бы им быть, если бы ты не твои подвиги. Ты мой герой, спас меня — тем, что отпустил. Это большой поступок. А ещё пошёл на жертву великую, отказавшись от моих чудес. Всё ради меня. Героя поцеловать можно, я считаю. Того, кто сделал для тебя подобное, можно. Чтоб выразить свою благодарность. Но это всё равно очень стыдно. Это трудно. Потому и жертва. Большая. Правда. И не будь это для меня такой жертвой, мне не было бы смысла и предлагать её тебе. Я тебе дарю что-то ценное для себя. Что-то очень важное. Равнозначное твоей жертве. Феи не считают людей отребьем, Рун. Злых может быть, остальных нет. Наоборот, относятся с симпатией.
— Понятно. А почему феи не влюбляются в людей? Ведь мы с вами так похожи. Это колдовство? Заклятье?
— Когда я магии училась, мне что-то про это говорили, но я была мала. И разве всё упомнишь, Рун. Мне кажется, законы просто таковы природы. Устроен мир наш так, а не иначе. А почему, кто знает. Так пожелали боги.
Она замолчала. Просто стояла и сияла. А Рун любовался на это сияние. Прошла минута, затем другая, затем ещё несколько.
— Лала, ещё не хватит? — побеспокоил он её.
— Ну, Рун. Подольше надо. Ведь расстаёмся, — возразила Лала.
— Помилуй, Лала! — взмолился он. — Мы итак пол дня сегодня обнимались. Должна же быть хоть какая-то мера!
— Бедняжка! — посочувствовала она с улыбкой. И отстранилась всё же. — Так и быть. Помилую пока. До встречи, Рун!
— До встречи! — Рун опустил глаза. — Всё, Лала, я считаю. До ста.
Она негромко рассмеялась. И он услышал шелест крыльев, медленно отдаляющийся вверх. Почему-то этот её смех согрел его как будто. Он и сам улыбался. И пока считал. И потом, когда шёл сквозь чащу, бывало, улыбался тоже. Порой приходили ему в пути и грустные мысли. О том, что ей объятия дороже, чем человек, кто делит с нею их. И что расстаться вскорости придётся. Но после утешенье находил. Не из одних объятий состоит. Привязанность сердец. Пусть для неё… сие вообще не означает близость. Но это же не только с ним. Со всеми. Коль станет обнимать она другого, светиться будет счастьем точно так же, но точно так же лишь из-за того, что магию черпает из него. А не от чувств особенных к нему. Она такой урождена, тут нету… причин её хоть в чём-либо винить. Зато, за исключением объятий, всё, что она столь искренне дарит. Свои улыбки, свою радость, свои речи. Этот её прощальный милый смех. Всё это точно только для него. Ведь магию не черпает она из слов своих, улыбок или смеха. От сердца говорит и поступает. Она не притворяется, известно, что феям чужда всяческая лживость. Даже влюбить стремится не таясь. И как её возможно не любить? Но утверждает, что любви в нём нет. Загадочное дело, если честно. А то, что расставанье предстоит. Им скоро, ну так что же от того? Хорошее ни с кем не длится вечно. Она не может быть при нём всю жизнь. Могла бы, коль б поймав, не отпустил. Но разве это правильно? К тому же… была бы она счастлива тогда? Навряд ли. Расставаясь, столь тепло… смеялась бы? Определённо нет. Учила б танцам? Точно б не учила. Немало у него даров бесценных. За то, что ей свободу сохранил. И надо просто радоваться им. И ей, покуда она рядом с ним. И принимать грядущее, как есть.