— Ну а теперь, — продолжал Поль. — Пожалуйста, объясни, почему минуту назад ты вдруг захотела убежать.
— По многим причинам. Всю жизнь меня учили, что женщине не пристало первой делать шаг навстречу мужчине. То, что я пришла в твою спальню, было… недостойно настоящей леди. Я устыдилась своего поступка…
— Все, молчи! И слушай меня внимательно, Джин. Тебе абсолютно нечего стыдиться. В любви и ее выражении не может быть постыдного. У меня и мыслей не возникало о том, что ты непорядочна… или что ты там себе навоображала. Для того, чтобы прийти сюда вопреки глупым канонам нравственности, нужно было иметь огромное мужество. За это я еще больше уважаю тебя и горжусь тобой.
— Спасибо, — прошептала она, согретая истиной его слов.
В самом деле — есть правда ее любви к нему, и ничьи искусственные запреты не могут запятнать это чувство.
— Но это еще не все, — продолжала Джин. — Вот уже несколько дней я желала, чтобы ты провел со мной ночь, но не осмеливалась просить тебя. В голове моей рождались разные бредовые идеи. Я убедила себя в том, что ты меня не хочешь. А несколько минут назад ты так странно посмотрел на меня, как будто я змея, заползшая к тебе в постель…
Он приложил палец к ее губам.
— Просто ты удивила меня, любовь моя. Представь себе, каково мне было томиться ночами в этой одинокой постели, зная, что ты совсем рядом. Я так сильно желал тебя, так часто мечтал о тебе, что порой твое присутствие здесь, со мной, казалось мне явью. А когда ты и вправду пришла, я был в полусне и не поверил своим глазам.
Да, это объясняло его внезапную перемену и то, как он странно смотрел на нее в свете зажженной лампы. Но у нее оставался еще один невыясненный вопрос.
— Ты ждал, что я сама приду к тебе?
— Да, — сказал он, вместив в одно это слово недели подавляемого желания. — Вчера я решил, что ты готова для близости. Разве могли оставаться еще какие-то преграды или запреты после тех часов, проведенных на пляже? Сегодня вечером я был уверен, что мы наконец-то будем вместе, но, когда я вышел из своего кабинета, ты уже была в своей спальне. Я решил, что ошибся и ты не готова. И все же я лежал здесь, посылая тебе мысленные призывы, умоляя тебя прийти ко мне.
— Но и я делала то же самое! Джин расхохоталась над нелепостью ситуации. Поль засмеялся вместе с ней.
— Значит, мы с тобой, как двое несчастных, умирали от желания, и каждый ждал, когда другой сделает первый шаг? Скажи мне, зеленоглазка, ты действительно хочешь меня? Можем ли мы сейчас заниматься любовью, не опасаясь вторжения прошлого?
— Да, — выдохнула она, уверенная, что это правда.
Поль опроверг все ее ожидания: набравшись терпения и не пытаясь грубо соблазнить ее, он внимательно и ласково ухаживал за ней. И сейчас их порыв любви будет не безнравственным актом двух малознакомых людей, а телесным выражением глубокого взаимопонимания.
Она знала: их время пришло, и, значит, все вокруг просто перестало существовать. Джин жадно припала губами к его рту, клоня его голову на подушку. Этот поцелуй длился целую вечность, он был то дразняще нежен, то требовательно страстен. Сначала ей не верилось, что Поль настоящий, несмотря на крепкие объятия. Дрожащими пальцами она провела по его волосам, затем по лицу, словно желая осязанием удостовериться в его материальности.
Заключив девушку в свои сильные руки, Поль перекатился на нее. Джин охотно сдалась, радостно подчиняясь его воле. Но он старательно сдерживал свою огненную страсть и вел свою партию упоительно медленно.
Губы его изучали ее трепещущие формы, умело выбирая самые чувствительные места. Он задержался на ее затвердевших сосках, дразняще медленно вращая языком. Доведя ее до крайнего возбуждения, он двигался дальше и дальше. Джин тонула в море чувственных ощущений, раскрываясь навстречу тому блаженству, которым он умело и щедро одаривал ее.
От его прикосновений по коже пробегали мурашки. Из ее сознания ушли все обиды прошлого, все тревоги о будущем. Каждое мгновение было целой вселенной, и она растворялась в этой вселенной, купаясь в сложном море предложенных Полем наслаждений, взмывая на неведомые вершины и сверкая в ярких лучах блаженства.
Руками она приказала ему лечь на спину и принялась ласкать его большое теплое тело. Когда Джин открывала новые способы доставить ему удовольствие, из горла его вырывались низкие стоны.
Свесив волосы, Джин водила ими по упругой коже его живота. Ее мягкие губы и подушечки пальцев блуждали по нему в поисках чувствительных ложбинок и впадинок. Единственной целью ее сейчас было делать ему приятное.
Благодаря какому-то неизвестному импульсу, они начали двигаться вместе. Каким-то непостижимым образом они думали и действовали как один человек.
Одним плавным движением он проник в нее, и она прогибалась дугой навстречу его толчкам, чувствуя разлившийся по всему телу чудесный жар. Все воспоминания о прошлом сексе улетели прочь, когда они одновременно взмывали в темные космические выси, где не было ничего, кроме невероятно огромного наслаждения.
Откуда-то, словно издалека, до Джин доносился его страстный крик, смешанный с ее собственным невнятным придыханием. Темнота превратилась в ослепительно белый свет, и ей показалось, что она воспарила в каком-то волшебном мирке, не в состоянии до конца постигнуть это ощущение. Затем взрывными волнами Поль вынес ее за пределы этого мирка в такое пространство, где не было больше ни мыслей, ни желаний, ни наслаждения, ни боли… Лишь ясным огнем пылало там сладостное пламя любви.
Глава 8
Наутро Джин проснулась рано. Сон ее был глубоким и спокойным, а каждая мышца тела расслаблена. В полудреме она лежала в постели и удовлетворенно улыбалась себе. Как чудесно проснуться в кровати Поля!
Поль! Ее последнее осознанное воспоминание о прошлой ночи состояло в том, как они оба уютно устроились вместе, он обнял ее сзади, и от его теплого, ровного дыхания у нее слегка развевались волосы на затылке. Они занимались любовью до глубокой ночи, с каждым новым соитием становясь все ближе и ближе, пока, казалось, оба их тела не слились в одно.
Джин повернулась, желая опять прижаться к нему. Но в бледном свете утра она увидела, что его нет в постели. Протянув руку, она ощупала простыню рядом с собой — простыня была холодной. Джин взглянула на старинные каминные часы: почти семь. Хотя в доме еще было тихо, у нее появилось тревожное чувство, что она пропускает какое-то действо.
Поднявшись, она нашла свой халатик аккуратно сложенным на краю кровати. В ванной она умылась, почистила зубы, а потом тщательно оделась в своей комнате, выбрав свою новую шерстяную юбку в складку и светло-серый свитерок. Она знала, что такой костюм придется Полю по нраву.
Внизу она остановилась в дверях кухни, удивленная представшей перед ней суматохой. Вдоль одной стены громоздились открытые картонные коробки, на плите стояли две огромные кастрюли, из-под крышек которых вырывался ароматный пар.
За рабочим столом Мари расправлялась с горкой свежевымытой репы, нарезая ее кусочками.
— Привет, что все это значит? — спросила Джин. Мари взглянула на нее и слабо улыбнулась.
— Bonjour, Джин. Прости, тебе сегодня самой придется готовить себе кофе. Мне надо быстрее варить суп.
— Похоже, этого супа хватит для целой армии. Мы что, ждем гостей?
— Это для рабочих. Начался сбор урожая.
Сбор урожая? Не ослышалась ли она, подумала Джин. Октябрь только начинался, до сбора винограда оставалось еще недели две. Она хотела было расспросить Мари, но в этот момент в кухню влетел Ив и обнял Жену за талию.
Джин услышала, как он сказал по-французски, что Фернанд, один из полевых рабочих, пообещал привести свою жену Генриэтту помогать по кухне. Лицо Мари озарилось радостью облегчения.
— Ah, bon!
Обменявшись с женой короткими любящими взглядами, Ив пошел к выходу и только сейчас заметил стоявшую в замешательстве Джин.