Гвен устало шла в круг, очевидно не охотно бросив искать, когда не осталось не перевернутых камней. Это другая черта, которой он восхищался в ней.
-Почему ты не говоришь, что собираешься делать?
Весь день она пыталась выманить это из него, но он отказался говорить ей что-нибудь еще, кроме того, что они искали семь каменных табличек с вырезанными надписями.
-Я сказал, я представлю доказательство, и так и сделаю,– ошеломительное, безоговорочное доказательство.
Часы затянулись, когда они обыскивали, откатывали камни, булыжники, и его надежда неуклонно испрялась с каждым разбитым черепком глиняной посуды, с каждым ветхим напоминанием о его мертвом клане.
Однажды тщетность практически сокрушила его, и он отправил ее вниз в деревню со списком вещей для покупки, так что у него было время подумать, сосредоточиться. Пока она отсутствовала, Драстен размышлял над символами, работая со сложными вычислениями, и получил лучшее решение из последних трех, решение, которое будет проверенно меньше чем через час. Он нацеливался на две недели и один день после смерти брата. Он был почти уверен, что они были правильные и верил, что возможность, что случиться, что-то плохое минимальна.
И если случится худшее, он хорошенько подготовил ее, и потребность только напоминать ей, что сказать и сделать, что бы полностью восстановить и включить память к прошлой версии себя.
Вот почему он сказал ей запомнить заклинание.
Она набрала несколько баллонов воды, поставив рядом с фонарем, кофе и едой, и теперь сидела рядом с костром по-турецки, вытирая руки влажными салфетками, издавая легкие вздохи удовольствия, когда она вычистила лицо маленькими подушечками из своей сумки.
Пока она освежалась, Драстен раскрывал камни, собранные во время их пешего похода. В каждом было ядро блестящей пыли, которую он осторожно соскабливал в олово и смешивал с водой, превращая ее в густую пасту.
-Красящие камни,– сказала она, достаточно заинтригованная, что бы остановиться свое омовение. Она ни когда не видела ни одного, но знала, что древние ученые использовали их, что бы красить. Они были маленькие, острыми и глубоко в центре, формировавшаяся в течении долгого времени, пыль блестящих цветов, когда ее смешивали с водой.
-Да, мы так же зовем их, – сказал он, поднимаясь на ноги.
Гвен смотрела, как он пошел к одному из мегалитов, и после момента колебаний, начала гравировать сложный узор формул и символов. Она сузила глаза, изучая его. Части кого-то знакомого, но еще иностранца, извращенное математическое уравнение, что танцевало где-то вне ее досягаемости, и она там мало сделала, чтобы решить его.
Укол дурного предчувствия глухо ударился в ее груди, и она пристально наблюдала как он перешел к следующему камню, затем третьему, четвертом. У каждого камня он рисовал различный ряд чисел и символов на их внутренних поверхностях, время от времени останавливаясь взглянуть на звезды.
Осенние равноденствие, размышляла она, было временем, когда солнце пересекало плоскость экватора, делая ночь и день приблизительно равной длины во всем мире. Исследователи долго спорили над точным использованием Стоящих камней.
Была ли она близка, к тому, что бы выяснить их истинную цель?
Она осмотрела мегалиты и размышляла, что она знала об астрономии. Когда он закончил разрисовывать тридцатый, последний камень, ее дыхание застряла в горле. Хотя она признала только части этого, он с нежностью погладил символ бесконечности ∞
Лемнискат. Лист Мёбиуса. Апейрион. Какое значение он применял? Она пристально осмотрела тридцать камней и почувствовала своеобразный вызывающий зуд ощущение в мозге, как если бы Богоявление пробовало спрятаться в ее переполненном мозгу.
Наблюдая за Драстенаом, она была поражена ошеломляющей возможностью. Было ли возможно, что он умнее, чем она? Или это все его безумие?
Великолепный и умный? Не шуми, бьющееся сердечко…
Когда он отвернулся от последнего камня, Гвен дрогнула. Физически, он был неотразим. Он снова носил своебытный килт и броню, сбросив - такие штаны, что не позволяют мужчине висеть как следует, и что не может держать под мышкой нож , как только проснулся этим утром. Как следует висеть, в действительности, подумала она, пристальный взгляд бегло осматривал его юбку, рот пересыхал, как только она представила, что болтается под ней. Был он в том, постоянном состоянии полу-возбуждения? Она хотела целовать его до тех пор пока от этого - полу ничего не останится…
С усилием, она оттащила взгляд к его лицу. Его гладкие волосы растрепались по плечам. Он был самым сильным, захватывающим и эротичным мужчиной, которого она, когда-либо встречала.
Когда она была рядом с Драстеном МакКельтаром, с ней происходили невероятные вещи. Смотря на него, его мощное тело, его точеная челюсть, его сверкающие глаза и чувственный рот, она услышала приглушенную флейту пана и испытала непреодолимое принуждение заплатить десятину Дионису, древнему богу войны и оргий. Мелодия соблазняла, убеждала ее отбросить сдержанность, надеть красные стринги с котятами и танцевать босиком для темного неприступного мужчины, который был лордом из шестнадцатого столетия.
Он оглянулся на нее, и их пристальные взгляды столкнулись. Она почувствовала себя подобно бомбе замедленного действия, готовая взорваться, тик-так, тик-так…
Ее лицо должно быть выдало ее чувства, потому что он резко вдохнул. Ноздри расширились, глаза прищурились, и он тихо приближался, с идеальной спокойствием горного льва перед бросаясь на свою добычу.
Она сглотнула.
-Что ты сделал с камнями?– она вынудила себя спросить, взволнованная силой своего чувства.– Не думаешь ли ты, что пришло время рассказать мне?
-Я рассказал все, что мог.
Его глаза были глянцево-холодными, хрустальный свет, обычно плясавший в них, исчез.
-Ты не веришь мне. После всего, что я сделала помочь тебе, ты все еще не веришь мне,– она не пыталась скрыть, что это ранит ее чувства.
-Ох, девушка, не думай так. Это просто из вещей … запретных. Не совсем, исправил он тихо, но он не мог рисковать открыть свой план пока, чтобы он его не отказалась от него.
-Ерунда, – она сказала, не терпя его уклончивого ответа:– если ты веришь мне, ничто не запретно.
-Я ВЕРЮ тебе, девочка. Я верю тебе больше, чем ты думаешь. Мою жизнь, возможно, даже существование моего клана…
-Как я должна верить тебе, когда ты не веришь мне?
-Все еще скептик, не так ли, Гвен?– он попрекнул ее:– поцелуй меня, перед тем как я нарисую последний символ. На удачу,– убеждал он. Осколки хрусталя блестели в его глазах, напоминая, что хотя иногда он обнес свою природную страсть высоким заслоном, она всегда проглядывала под его внешностью.
Гвен начала говорить, но он приложил палец к ее губам.
-Пожалуйста, девушка, поцелуй меня. Не надо больше слов. Между нами их было достаточно, – он остановился, лишь для того, чтобы спокойно добавить: – если тебе нечего сказать мне, позволь сейчас сказать своему сердцу.
Он глубоко вздохнул.
Не было вопросов, что говорило ее сердце. До полудня, когда она спустилась в деревню, она нарыла свои красные стринги и подмывшись надела их. Затем она содрала никотиновый пластырь, предпочитая прямо отказаться от него, что бы не объесть его наличие на своем теле. Она не собиралась заниматься любовью в первый раз с наклеенным никотиновым пластырем. Кроме того, она приняла решение, и на нее снизошло удивительное спокойствие.
Она знала, что собиралась делать.
Правда, сказать, вероятно она знала мгновение, когда он открывалл глаза, и она была готова отдать ему свою девственность. Последние два дня были ни чем иным как ее привыканием к мысли, что она будет меньше бояться, когда, наконец, сделает это.