К ней.
Он не мог ждать дольше.
Он осыпал поцелуями вверх мягкую дрожь ее живота, через ее грудь, и прошелся краем его зубов назад и вперед по ее соскам. Располагаясь между ее ног, он не взял ее немедленно, а обцеловал ее полностью, поцелуй требования и владычества, примитивного собственичества.
-Скажи мне, – потребовал он. Она не разыгрывала робость или стыдливость, вещь, которая ему нравилась. Она позволила ему читать ее голод в лице, в ее выразительных штормовых глазах, не скрывая ничего. Но скажет ли она о своем желании? Окажется ли она настолько смелой и прошепчет ему слова, которые сказали бы ему, как исполнить ее дикие потребности?
-Скажи мне,– настаивал он.
Его крошечная Гвендолин сказала ему такое потом, чего он никогда не слышал, что бы женщина говорила до этого, ни знатного происхождения, ни шлюха, и низость ее слов разлилась в нем, как будто он проглотил двойную дозу ромового напитка вожделения.
Он никогда не имел женщину, которая говорила бы ему такое. Они использовали родовые слова, но о чем Гвен попросила его, было в точности, то, что он хотел сделать. Их притяжение друг к другу было примитивным и уходило далеко за пределы разумного.
Если она могла выразить такие примитивные желания, что еще она могла бы смело встретить лицом к лицу? Кем она была? Может она обладает таким духом?
Она лежала под ним, дрожа от желания, ее губы сверкали в свете луны, влажные от его поцелуев, и он понял, что увлекся ею сильнее, чем громадный дуб, рассеченный на двое молнией упадет на пол леса.
Он погрузился в нее.
И остановился.
Не по собственной воле, ох, нет, не по собственной воле, а потому что там было что-то на его пути.
-Просто толкни,– взмолилась она,– я знаю, что это будет больно в первый раз. Просто сделай это! Покончи с этим.
Эго оглушило. Фрагменты мыслей сталкивались в голове. Ее не касался ни один мужчина, как могла эта женщина оставаться девственной так долго! Мужчины в этом веке полные идиоты? Сейчас, она выбрала ни кого-то другого, а она выбрала меня!
Что за подарок!
Более благородный человек, возможно, отступил бы, более благородный человек, который знал, что даже минутная возможность существует, что он мог бы исчезнуть этой ночью, конечно бы отказался, но здесь было что-то вокруг Гвен Кейсиди, что уводило его далеко прочь от благородства. Он хотел ее, всеми правдами и не правдами. И если бы худшее случилось сегодня ночью, любовь между ними сделает ее более способной встретить, то с чем она может столкнуться. Возможно, помощь ее разрешит все, он мог бы вынудить ее принять во всем этом участие, и возможно –он мог лелеять нелепую мечту– ее бы убедили искать счастливое будущее в его прошлом. Понравится это или нет, единственное будущие, которое она обретет после сегодняшней ночи, было в его прошлом.
Он обеспечите его для нее, он поклялся. Ее счастье будет его главной задачей. Он даст ей все, что она захочет, завалит ее горами подарков, вниманием и преданностью, которая подобает королеве. Он будет ее полностью обслуживать за столом. И, может быть, любовь уладит неопределенности в его плане, которые никакой объем внимания и осмотрительности гармоничного сочетания не могло бы совершить.
-Я возможно, маленькая, – мягко уговаривала она, когда он заколебался:– но я сильнее, чем ты думаешь. И она повторила ее прежнюю просьбу, которая заслала всю его кровь в его теле, стремящуюся к паху.
Воспылав, он погрузился сквозь барьер, предъявляя право на нее.
-Да,– прокричала она, и он впил ее крик своим ртом, подобно дикарю целуя ее, продвигаясь глубже внутри нее. Она подхватила его спешный ритм, и хотя, он знал, что это причиняет ей боль, ее страсть быстро превзошла разрыв ее девственности.
Он отдал себя ей с глубиной, которой он никогда не отдавался женщине до этого, зарываясь так глубоко внутри нее подумав, что он касается головкой ее матки, затем выскользнул, медленно, только что бы ударить снова. Его целый мир, его каждый вздох и удар сердца.
Закидывая ее ноги себе на плечи, он двинулся под углом возвращаясь в нее. Он взял движение болезненно, медленно , сознавая какой крошечной она была, и что он растянет ее до пределов, но ему нужно было быть так глубоко внутри нее, что он больнее не знал, где он начинался, а она заканчивалась. Он скользил в нее дюйм за дюймом, его тело напрягалось от такой сладкой пытки.
-Драстена,– вскрикнула она, мотая головой из стороны в сторону, путая свои шелковые волосы. Он посасывал ее соски, поднимался и возвращался, и когда он почувствовал как она сжимается вокруг него, он слегка сжал зубы на ее соске и потянул. Он въезжал в нее сильнее, быстрее, глубже, еще и еще, до тех пор пока он практически не потерял рассудок от дикой потребности.
-Ох, девушка,– небрежно сказал он, нагоняя ее спазмы:– я не выдержу этой бури еще раз. И как только он толкнул в нее так жестко, это практически причинило ему боль, его осипший голос смешался с ее ласковыми вскриками. Они достигли апогея в идеальном движении, каждое содрогающие сокращение ее тела, извлекающем его семя. Он мурлыкал ей, когда он достиг оргазма на древнем языке, который он знал, она не поймет. Он говорил глупые вещи, проникновенные вещи, глубокие и увесистые вещи, в которых он не мог признаться иначе. Он называл ее богиней луны и восхвалял ее отважный дух и огонь. Он просил ее дать ее детей. Боже, он говорил как дурак.
Гвен содрогалась в его объятиях, слушая его странную речь, и как-то она поняла, что каждое слово, которое он издал, было похвалой. Когда он, наконец, успокоился на ней, она погладила его по плечам и спине, удивляясь, жизнерадостная, оживленная и насытившаяся, вне всякого сомнения.
-Ты прекрасна, девушка,– прошептал он, ласково поглаживая своими губами взад вперед по ее губам. Она вскрикнула, когда он бился в ней, финальная демонстрация их любовной игры.
-Я сделал тебе больно, дорогая Гвен,– спросил он, с такой обеспокоенностью в глазах, что это тронуло ее сердце.
– Немного,– призналась она: но не больше чем я ожидала после видя, какой… носок ты имеешь там.
-Это необычайно горячишь меня,– прорычал он:– у меня никогда не было женщины, кторая говорила бы мне такие вещи, и это сделало меня твердым как камень.
-Ты всегда тверд, МакКельтар,– позлила она: Не думай, что я не видела, ту неизменную выпуклость в твоей одежде.
-Я знаю,– самодовольно сказал он: –твой взгляд часто блуждал там. –Он внезапно отрезвел:– но сейчас я знаю, почему ты ничего не говорила мне. Гвен, почему ты не сказала мне, что не знала мужчину до меня?
Она закрыла глаза и вздохнула: – Я боялась, что ты скажешь, нет,– наконец, созналась она: –Я не была уверенна, что ты займешься любовью с девственницей.
Займешься любовью, сказала она. Она сохранила себя ото всех других, и выбрала отдать себя ему. Ты позаботишься обо мне, подумал он, надеясь, что она скажет эти слова. Его разочаровало, когда она не сказала, но в ее прикосновении –ее руки очерчивали нежные круги на его груди– он почувствовал умиление, которое говорило ему больше.
И она отдала ему свою девственность.
Он почувствовал себя вновь возбуждающимся, тронутый глубиной ее дара. Хотя он не дал ей доказательства, что он говорит правду, она отдала себя ему свободно, такой, какой она отдалась ни одному другому мужчине. Она имела чувства к нему, он был уверен в этом, так же уверен в том, что он верил, Гвен Кейсиди не отдавала себя легко.
Она уважала его.
В его голове не было вопросов: Она для него – единственная. Та женщина, которую он хотел всю свою жизнь – и ну и что, если он должен был войти пять сотен лет в будущее, что бы найти ее? Он поговорил бы с ней и начал Друидский обряд и возможно, через несколько часов, если все было бы хорошо, она могла бы свободно дать ему ответ.