– Пожалуй, мне больше не стоит принимать алкоголь. Вино оказалось крепче, чем я ожидал. Думаю, я уже выпил свою норму.
– Не будь идиотом. – Галь дотронулась до шрама над его глазом. – Я очень люблю тебя, когда ты немного выпивший. И перестань говорить как боксер. – Она подчеркнула сухость своих слов, сморщив нос и в упор посмотрев на мужа.
– Тогда, кажется, мне лучше молчать, – ответил Менделл.
– Вы отлично справляетесь, – запротестовал Эбблинг. – На чем закончилась ваша учеба, Барни?
– Я несколько лет учился в школе, – отозвался Менделл. – Примерно до тех пор, пока не дошел до некоего Цезаря, который имел наглость разделить страну на три части. Тут мне пришлось пойти работать, и я так и не узнал, как он с этим справился.
– Ах, ты!.. – Галь сжала его руку.
Музыкальный салон был маленьким. Маленьким и похожим на гостиную. Он находился в задней части дома, напротив озера. Но все равно там без труда размещались рояль, радиоприемник, магнитофон и большой телевизор. Там же стояли очень удобные кресла и диван. Галь положила полдюжины пластинок на проигрыватель.
– Может, ты хочешь посмотреть телевизор?
– Мне все равно, дорогая, – покачал головой Менделл.
– Ладно, я предпочитаю телевизор, – заключил Эбблинг, удобно устраиваясь в кресле. – Барни, а в клинике были телевизоры?
Внезапно Менделл почувствовал, что у него сильно болит голова. Ему так хотелось, чтобы Галь и ее отец забыли про клинику! Это уже все в прошлом, и он сам так хотел забыть о ней!
– Да, сэр, там они были, и очень хорошие.
Он сел в низкое кресло, и Галь сразу же пересела к нему на колени.
– Андре, принесите нам анисовку. И не забудьте, что мистер Эбблинг любит очень крепкий кофе.
– Не забуду, миссис, – ответил Андре.
Менделл смотрел, как Андре наливает ликер в два стакана и ставит их на край столика. После этого Андре хорошенько перемешал скотч для мистера Эбблинга. Менделл решил, что Андре куда лучше справляется с обязанностями шофера, чем лакея. Такой же крупный, как и Менделл, Андре чувствовал себя неуютно в ливрее.
– Я всегда любил Чайковского, особенно его Четвертую симфонию. – Эбблинг удовлетворенно покачал головой. Да и Пятую тоже. А он что, русский или поляк?
– Кажется, русский, – ответила Галь.
С напряженными до предела мускулами Менделл пытался слушать музыку и не мог. Эбблинг протянул ему коробку с сигарами.
– Сигару?
– Нет, спасибо, – Менделл заставил себя улыбнуться. – Предпочитаю "Кэмел". – Он достал из кармана пачку и предложил Галь.
– Не сейчас, дорогой, – покачала она головой, и так как Андре входил в комнату с серебряным подносом, на котором стоял кофейный сервиз, она приказала ему: – Андре, сделайте, пожалуйста, погромче. Отец качает головой, как болванчик, а я до такой степени уменьшила звук, что ничего не слышу.
– Слушаюсь, миссис, – ответил Андре и повернул ручку.
Из телевизора вырвались такие мощные звуки, что Менделл непроизвольно вздрогнул. Галь, по-прежнему сидевшая у него на коленях, повернулась, чтобы лучше видеть его.
– В чем дело, дорогой?
Менделл затянулся сигаретой, потом положил ее на серебряный поднос рядом с чашкой, которую только что наполнил Андре. Ему было стыдно говорить ей правду.
– Ничего, ровным счетом ничего, любовь моя. Галь провела рукой по его волосам.
– Хочешь, я скажу тебе кое-что, дорогой? – Она задержала дыхание и немного поерзала у него на коленях, чтобы еще больше усилить ощущение их близости. – Я всегда мечтала выйти замуж за блондина.
Менделл нежно погладил ее, выпил ликер и сразу понял, что ему следовало бы воздержаться от этого. Напиток оказался крепче всех, которые он до этого пил, и у Барни появилось ощущение, что голова его стала резиновой. Галь по-прежнему ерзала у него на коленях, все сильнее прижимаясь к нему. Менделл посмотрел на Эбблинга, который отвел взгляд и качал головой в такт музыке. Глядя на него, Менделл огорчился. У Эбблинга был очень скверный вид, и глаза слишком блестели. Казалось, что он в сильном жару. Время от времени он сжимал губы, как от боли. Перехватив взгляд Менделла, Эбблинг произнес:
– Галь рассказала мне, что сегодня сюда приезжали инспектор Карлтон и лейтенант Рой.
– Да, сэр.
Это был один из тех редких случаев, когда Менделл видел тестя ругающимся.
– Сегодня днем я потратил несколько часов, чтобы помешать аннулированию вашего залога. Все там, начиная с самого верха и до низа, были против меня. Барни, вы уверены, что не убивали этой девушки?
– Отец! – жестким голосом воскликнула Галь.
– Уверен, – ответил Менделл.
Эбблинг снова предложил ему сигару, и Менделл отказался, предпочтя "Кэмел". И вдруг он обнаружил, что сигарета, которую он курил, превратилась в зажженную сигару. Менделл осторожно взял ее и посмотрел на нее. Старый, без всякого тембра голос Эбблинга по-прежнему бурчал:
– Это не потому, что я сомневаюсь, Барни...
– Ты хорошо действуешь, – резко проговорила Галь.
– Не говори со мной таким тоном.
– Я буду говорить таким тоном, который мне нравится.
Менделл почувствовал себя неловко.
"Они ссорятся из-за меня", – подумал он.
– Это только потому, что в этом деле столько неприятностей, – спокойно продолжил Эбблинг. – Возьми, например, историю с твоими духами...
– И что же?
– Это ни на что не похоже. Это, действительно, такие же духи, которые убитая девушка держала в своей сумке. Инспектор Карлтон позвонил в контору как раз перед моим отъездом и объявил, что у него есть заключение лаборатории по этому поводу. Теперь стоит вопрос о том, каким образом она смогла достать эти духи. Если Барни не сам дал ей их...
Галь быстро повернулась у него на коленях.
– Барни, ты не давал их, а?
– Нет, – простонал он, – конечно нет!
– Не обращай внимания на то, что говорит этот выживший из ума старик. Просто потому, что отец – человек закона, он всех считает виноватыми.
– Я не считаю Барни виноватым! – повысил голос Эбблинг.
– Но ты демонстрируешь это! – закричала Галь. – Ты сказал, что Барни дал этой ужасной девице мои духи, чтобы она пересдала с ним.
– Я этого не говорил.
– Но ты это имел в виду.
Менделл почувствовал смутное отвращение. Он не хотел, чтобы Галь и отец ссорились из-за него, а он оказался между ними.
– Все, что я пытаюсь доказать, – продолжил Эбблинг, – это то, что Барни по-прежнему находится в опасной ситуации. Карлтон собирается обвинить его в двух убийствах.
– Откуда ты это знаешь?
– Мне сказали это.
– Но ведь в Барни стреляли.
– Я не знаю, как Карлтон устроит все это. – Эбблинг помахал в воздухе сигаретой. – По телефону он мне этого не рассказал. Но уверены ли вы, Барни, что мистер Куртис смог бы помочь вам опознать человека, который убил его и сделал пять выстрелов в вас?
Теперь музыка звучала так громко, что почти заглушала голос Эбблинга. Было во всем этом что-то странное. Менделл продолжал смотреть на сигару.
– Что-нибудь не так, Барни? – спросил Эбблинг. – Плохо горит?
– Ничего, – солгал Менделл, – все в порядке.
Он сунул сигару в рот, и Галь высказала свое мнение:
– Мне нравится, когда ты куришь сигару, дорогой. Это так по-мужски.
– А что я сейчас говорил? – спросил Эбблинг.
– В точности не помню. – Галь снова заерзала. – А ты помнишь, дорогой?
Менделл с признательностью посмотрел на нее.
– Нет, не совсем хорошо.
Он проглотил кофе, и это вызвало у него в ушах дополнительный звон и лишило его всякой возможности думать. Галь вытерла ему лицо своим носовым платком.
– Дорогой, здесь, вероятно, очень жарко. Ты весь вспотел. Отец, открой, пожалуйста, окно.
– Открывай сама, – ответил Эбблинг.
– Это не звонок мне послышался? – спросил Менделл.
– Конечно, – улыбнулась Галь. – Это у входной двери.
– А-а-а, – протянул Менделл. – Хорошо.