Опа, а Инквизитор, оказывается, умеет раздражаться! Кро-охотный такой огонёк раздражения мелькнул в синих глазах, но он там был! Я видела, видела! Кажется, его раздражает всё, что не вписывается в привычную схему. А я, очевидно, не вписываюсь. Возможно даже, я её ломаю своим существованием.
— Общеизвестно, Эби, что ведьмы тренируют дочерей сызмальства. Они не долго остаются невиновными. Их одежда быстро темнеет и чернеет, как и их души — с каждой новой жертвой. Не бывает ведьм без преступлений. Не бывает ведьм… в белых платьях.
Он осекается и хмурится. Я внутренне торжествую.
Что, съел?!
Вот же она я, прямо перед ним! Ошибка в логической цепи. Живое доказательство возможности невозможного. Потому что одно из двух — или бывают ведьмы в белых платьях, или я не ведьма. Он не может утверждать и то, и то одновременно, и не свихнуться при этом своим трезвым, рассудочным мужским мозгом.
Жаль, что эта магическая одежда так сильно нас связывает. Прикрывая тело, обнажает душу. Какое-то древнее заклятье, никто уже не помнит, кто его наложил — сами ли ведьмы, или первые Инквизиторы, чтоб проще было искать добычу. Да только с рождения и до смерти, что бы ни надела ведьма, оно превращается в платье — простая тонкая ткань, округлый вырез, длинные рукава, слегка расширенные у запястий, юбка в пол. Ни единого украшения, узора, никакой вышивки — лишь ровный цвет. Который так трудно сохранить незапятнанным за всю жизнь.
Одно хорошо — наши платья не пачкаются обычной грязью, не протираются до дыр, их не нужно стирать, они не промокают и в них никогда не холодно и не жарко. Должны же быть хоть какие-то преимущества, компенсирующие то, что при ярко-вызывающей многоцветной моде простонародья, наши платья прямо-таки кричат о том, кто мы есть. Налетай, Инквизиция, бери тёпленькими.
Так что ведьмы в белых платьях бывают!
Белое платье было на моей маме — и я помню момент, когда оно почернело, а слёзы капали на золотые монеты в её судорожно сжатых руках, которыми была оплачена чья-то смерть. Белое платье было на тёте Малене, с которой я жила после маминой смерти — до тех пор, пока она не уничтожила целую деревню, жители которой намеревались сдать нас Инквизиции.
Горло сводит спазмом. Ну вот, сейчас разревусь.
— Ведьмы в белых платьях бывают, Инквизитор. И знаешь… таких было бы намного, намного больше, если б их не травили и не гнали, как диких зверей.
Скрип стула. Синеглазый встаёт. К моему удивлению, покачнувшись и слегка поморщившись. Кажется, у него болит нога. Старая рана?..
Приближается ко мне и останавливается на расстоянии вытянутой руки. Мы смотрим друг на друга — одинаково настороженно, словно гадая, чего ожидать от противника и кто укусит первым.
— Я вижу только один способ разгадать загадку, которую ты загадала мне своим появлением, Эби.
— Это вообще-то вы появились! А я тут сидела и никого не трогала, — уточнила я для проформы, вжимаясь спиной поплотнее в стену. Глядя с опаской на то, как Инквизитор начинает аккуратно, привычными отточенными движениями стаскивать чёрную перчатку с правой руки. Хм… нету кольца.
— По большому счёту, это не важно — какого цвета на тебе платье. Если ты ведьма. Может, вы открыли новое заклинание, чтобы очищать их и сбивать нас со следа?
Мда. А такого хировымудренного умозаключения я от Инквизитора не ожидала. И как его опровергнуть?
— Я должен точно узнать, ведьма ты или нет. Поэтому, Эби, мне придётся посмотреть твои воспоминания.
Глава 5
Инквизитор сказал всё это с таким мрачным видом, как будто сам не рад, что придётся лезть мне в голову. Неужели Инквизиторы умеют жалеть? Никогда бы не подумала!
— Не надо, пожалуйста! — мой голос сам собой сошёл на шёпот. — Я слышала, это очень больно.
— Только если ты ведьма. Обычная женщина ничего не почувствует. Простое… прикосновение. Но ты же утверждаешь, что и есть обычная? — голос синеглазого бесстрастен. Лицо становится жёстким, как будто он внутренне собирается перед тем, что должен сделать.
Жаль, что я не могу вжаться в стену так, чтобы спрятаться в ней. Жаль, что проклятая цепь не даёт и дёрнуться.
— Не смотри на меня так! — не выдерживает вдруг Инквизитор. — Думаешь, мне этого хочется? Думаешь, мне приятно прикасаться к ведьмам? Если тебе станет легче от моего признания, мы чувствуем ту же боль от касания. Эта боль — боль ваших жертв. Мы всю её пропускаем через себя, боль каждого убитого вам человека, раз за разом. Вот такой ценой оплачиваем мы выявление истины! Всё, ради того, чтобы ни одна невинная не была наказана за чужие прегрешения. Только настоящие ведьмы. Поэтому… не надо на меня так смотреть.