— Стихи Роберта Браунинга.
Я сказала:
— Нам придется поработать над Вашим произношением.
Книга сама раскрылась на странице, которую я так часто перечитывала.
— «Песня Пиппы», — медленно прочла она. — «На дворе весна. Утро…». Я не могу. Стихи очень трудно читать.
Я взяла у нее книгу и прочла стихотворение вслух. Мой голос слегка задрожал, когда я дошла до последних строк.
«Бог на небе
Все в мире хорошо».
Я закрыла книгу. Она внимательно смотрела на меня. Я улыбнулась ей, и она улыбнулась в ответ.
Я подумала: «Все будет хорошо. Я полюблю свою маленькую графиню».
Следующие несколько дней были полны новыми впечатлениями. Ко всеобщему удивлению у нас с Фреей сразу же установились прекрасные отношения. Наверное, это произошло из-за некоторого равнодушия, которое я выказала в результате моей независимости и того, что я могу в любой момент уйти без ущерба моему финансовому положению. Это, конечно же, повлияло на мое поведение и на ее тоже. Я интересовала ее, а она меня. Ей нравилось проводить время со мной. Она была готова жертвовать своими другими занятиями ради «совершенствования моего английского», как она произнесла елейным голосочком. Мне не было трудно, потому что не нужно было готовиться к занятиям. У нее имелась языковая база, и ей нужно было только совершенствовать разговорную речь. Таким образом, мы просто разговаривали на разные темы. Если она делала ошибку, я на нее указывала.
Иногда я напоминала ей:
— Может, вам стоит вернуться к фрейлейн Крац?
Она корчила гримасу.
— Но я хочу заниматься английским. Мне это так важно. Кому нужна математика?.. Глупость какая-то. Кому нужна история? Какая разница, что делали всякие короли и королевы много лет назад? Я ведь не могу ничего изменить. А английский язык мне действительно нужен.
Я отвечала:
— Вы забываете, что мне полагается свободное время. Вы посягаете на него.
Она редко кого принимала в расчет, кроме самой себя, но тут задумалась и тихо пошла в классную комнату.
Я была польщена. Когда я пришла к Дэйзи, она сообщила, что управляющий рассказал Гансу, как все поражены моему успеху у графини. Мне было очень приятно это слышать.
Итак, мы с Фреей проводили вместе много времени, и в каком-то смысле стали друзьями. Жизнь в замке была не такой, какую я себе представляла. Мы жили очень уединенно. Со дня моего приезда прошло уже две недели, а я еще и в глаза не видела Великого герцога. Башня, в которой мы жили, не соединялась с герцогскими апартаментами. Хотя много народу приезжало в замок и уезжало из него, нас это никак не касалось. Как будто мы жили в крыле загородного дома, являясь частью всего помещения и одновременно отдельно от него.
Мы с Фреей много гуляли в окрестностях замка. Часто ездили верхом. Фрея была хорошей наездницей, но я вполне могла с ней посоревноваться.
Однажды она сказала мне с ворчливым одобрением:
— Все-то у вас получается!
Она всегда подобающе одевалась, когда мы выезжали верхом, и нам приходилось брать с собой двух грумов. Ее это сердило. Я замечала, что они вели себя очень тактично и держали дистанцию.
— Пусть только что-нибудь скажут, — грозилась она, сверкая глазами.
Мы ездили в лес, и она рассказывала мне истории, которые передавались из поколения в поколение. Она показала мне развалины замка, в котором по поверьям баронесса заточила любовницу своего мужа.
— Она сказала, что ей нужна еще одна комната, а когда ее строили, она привела красивую девушку и приказала замуровать ее. Говорят, иногда по ночам все еще слышны ее крики.
Она показала мне скалу Клинген, под которой был глубокий овраг.
— Раньше на эту скалу приводили людей и предлагали им самим броситься вниз, чтобы избежать худшей участи.
— У вас в Брюксенштейне такие приятные обычаи.
— Они есть у всех, — парировала Фрея. — Хотя о них не говорят, и это было так давно.
— Замок Клинген раньше принадлежал барону-грабителю, который заманивал путников, а потом держал у себя в замке и требовал за них выкуп. Он отрубал им пальцы и по одному посылал родственникам. С каждым пальцем сумма выкупа увеличивалась. Если выкуп не платили, их сбрасывали со скалы, чтобы от них избавиться.
— Ужас!
— Боги гораздо лучше, — признавала Фрея. Ее глаза сияли, когда она говорила о Торе. — Он был сильным… бог грома. Он был самым любимым среди богов. У него были рыжие усы и борода. Он был самым сильным, но очень ласковым. Но когда он сердился, из его глаз летели злые искры.
— Надеюсь, он не сердился слишком часто. Глупо сердиться. Это не помогает.
— А вы когда-нибудь сердитесь, фрейлейн Эйрз?
— О, да… иногда. К счастью, я не Тор, так что вам можно не бояться искр.
Она рассмеялась. Она часто смеялась, когда была со мной. Я замечала взгляды слуг, когда они слышали ее смех. Вне сомнения я приобрела репутацию умеющей поладить с графиней.
Она всегда жила в искусственных условиях, ее испортило ее положение. Она почти не видела детей, и у нее никогда не было друзей. У нее был только ее титул, который проявлялся во власти над другими людьми. Она пользовалась этим, потому что в жизни у нее не было ничего другого.
Я немножко жалела маленькую надменную графиню. Я поощряла ее разговоры. Ей почти нечего было мне рассказать о своей повседневной жизни. Она жила в своем собственном мире, населенном богами и героями. Она постоянно говорила о Фрее. Это было естественно, потому что ее назвали в честь этой богини.
— Она была златоволосая и голубоглазая, — рассказывала она, самодовольно глядя в зеркало, — и ее считали воплощением Земли, потому что она была так красива. Она вышла замуж за Одура, который был символом летнего солнца, и у нее было две дочери, такие же красивые, как она сама… Не совсем такие же, но почти. Она их очень любила, но мужа своего она любила еще больше. Он любил странствовать, ему не нравилось сидеть дома. Интересно, любит ли Зигмунд странствовать. Думаю, что да. Его никогда здесь нет. Он путешествует. Может, ему не хочется быть там же, где я.
Я сказала:
— Вы не должны думать, что и у вас будет такая жизнь, как у этой богини. Мы живем в другие времена.
Она внимательно посмотрела на меня и сказала неожиданно мудрые слова:
— Но люди-то не меняются. Они всегда были одинаковыми. Они женятся и изменяют и пускаются в странствия.
— В ваших силах сделать так, чтобы Зигмунд не отправился странствовать.
— Ну вот, вы заговорили как Крацкин. Пожалуйста, не будьте такой, как она. Будьте собой. Я бы не вынесла, если бы вы изменились.
— Надеюсь, я всегда останусь собой. И я думаю, что Фрея, которая была так прекрасна, должна была отпустить своего мужа странствовать и перестать о нем думать.
— Она была очень несчастна. Она плакала, и ее слезы падали в море и превращались в янтарь.
— Не думаю, что этому найдется научное объяснение.
Она опять засмеялась. Я была рада, что она развеселилась, потому что за этими разговорами я чувствовала озабоченность будущим браком с этим Зигмундом и настороженность. Я надеялась, что она поделится со мной своими опасениями.
— Она пошла его искать и плакала так много, что в тех местах, где она плакала, стали находить золото.
— Наверное, многие люди были благодарны этой плаксивой леди, — сказала я.
— Может, вам трудно поверить, но я рада, что меня назвали Фреей. Хотя Фрея не была женой Зигмунда. Он женился на Боргильде, но она была злая, и он прогнал ее. Потом он женился на другой. Ее звали Гиордиза. Видите, опять не Фрея.
— Вы так много думаете об этих старых легендах, — сказала я. — Их не нужно принимать всерьез. Я знаю, что вы себя считаете богиней, но не забывайте, что Зигмунд мужчина. А вы — женщина, и если вы хотите быть с ним счастливы, вы должны об этом помнить.
— Послушав вас, все кажется так просто. Вам всегда все было просто, фрейлейн Эйрз?
— Нет, — твердо сказала я. — Не всегда.
— Я хочу вам кое-что сказать.
— Да?