— Крон, я читал, что есть специальные мундштуки, в которых струя дыма направляется вверх — на нёбо, — обратился к нему Бармалей, которому нечего было делать и от безделья, оставалось только вмешиваться в работу мастеров, строя нелепые предположения.
— Да-да, конечно, — не замедлил ответить Крон. — У меня, как раз, оно закрыто пластмассой так, что никаких вкусовых ощущений эта область не передаёт.
— Кто — оно? — не понял Пифагор.
— Нёбо — так перетак!
— Можно же снять, — удивился Бармалей простоте решения проблемы и неприятия, этого решения, отдельными гражданами.
— Можно, — согласился Крон. — В домашних условиях, оно, конечно, понятно, но я представляю себе другую картину: элитный клуб, кругом дымят кубинские сигары, по тысяче баков за штуку и тут — я достаю пачку беломора. Деловито разламываю папиросу и набиваю трубку. Можно, разумеется, подсуетиться и разжиться «Герцеговиной Флор», но не суть в этом. Далее: снимаю вставную челюсть, протираю её носовым платком и прячу в нагрудный карман; поправляю бабочку и смачно затягиваюсь…
Почтальон поперхнулся от смеха и махнув рукой, вышел перекурить на свежий воздух. Остальные опять продолжили решать неотложные проблемы, от которых их без конца отвлекали.
Сутулый подошёл к кухонной плите и открыл крышку кастрюли, в которой кипела вода, имевшая странный, красно — коричневый цвет. Деловито помахав в воздухе слегка обожжёнными пальцами, он забросил в кипящую воду пару картошек в мундире, не обременяя себя чисткой корнеплодов и справедливо рассудив, что, судя по цвету воды, там уже варятся похожие овощи.
— Ты что наделал, дурак! — крикнул Крон, аж взопрев от волнения.
— А что? — непонимающе, пожал плечами повар-неудачник.
— Там бриар кипятится! — простонал мастер по обработке древесины. — Из него я хотел фешенебельную трубку вырезать. Теперь, вместо утончённого запаха корня вереска, она будет вонять гнилой картошкой.
Услышав про кастрюлю, и про то, что в ней что-то испортили, Пифагор встрепенулся, как раненная птица, вспомнив про забытые макароны, которые было необходимо отбросить.
— А где? — задал он риторический вопрос, подбежав плите.
— Я их уже откинул, — раздался голос Комбата, из дальнего угла, откуда доносилось смачное чавканье.
— Копыта? — посыпались со всех сторон предположения.
— Холодец варится в отдельной кастрюле, — не растерялся добровольный помощник повара.
Пифагор взглянул на дуршлаг и задал второй риторический вопрос:
— А в чём это макароны? Как-будто кто-то чай просыпал. Крон, ты в кастрюлю трубку не ронял?
— Нет! Их Комбат, какой-то индийской присыпкой приправил.
— Вот отстой, — вздохнул Сутулый, стоящий рядом и отлавливающий картошку из грязной посуды, в котором кипел корень загадочного северного растения, не желавшего расти среди кустов средней полосы России…
Заглядывая в дуршлаг, в котором, вперемежку с макаронами, чёрными точками не вписывались в общую картину бытия инородные вкрапления, он добавил, к сказанному:
— Осталось, только, мантры спеть, в позе лотоса.
— Только эту позу и знаешь, из богатого арсенала индийских йогов? — укоризненно покачал головой Доцент, до этого момента, всё больше предпочитавший молчать. — Вон, наши туристы в палатках — не ограничивают себя в том, что знают и, судя по шуму, осваивают новые методы, которые принесли с собой современные структуры информационной войны, да мода — на восточные ухищрения. Да и баня не простаивает…
— Эх, молодо-зелено! — вздохнул Бульдозер. — Никаких ограничений.
— Это да, — поддакнул Крон. — Один сексопатолог вспоминал случай, из своей практики. Пришли к нему молодожёны. Начали они новую совместную жизнь быстро, много и с помощью тяжёлой артиллерии.