Вечером, когда окончательно стемнело и чёрное небо засветилось тысячами ярких звёзд, страйкболисты расслабились у костра, делясь между собой переживаниями прошедшего дня. Казалось, что игры у них позади, во всяком случае, до утра, но они не знали, что настало время ночных развлечений. Тросик, натянутый на высоте, между двух сосен, тоненько посвистывал на ветру и только ждал того момента, когда по нему прокатят очередное чучело, с возможным добавлением спецэффектов. Костёр весело потрескивал дровами, освещая возбуждённые лица, непринуждённо болтающих о всякой ерунде. Дед, из недалёких кустов, дал отмашку и в высоте деревьев, что-то надрывно треснуло, достаточно громко, чтобы обратить на себя внимание. Все взоры отдыхающих немедленно обратились в сторону подозрительного звука, ища его источник, где-то в вышине звёздного неба, которое подпирали стройные сосны. Без промедления и малейшего шума, по тросику прокатилась, внушительных размеров, тень. Игроки вздрогнули и сглотнули слюну пересохшими глотками. Во рту сушняк накладывался на сушняк, требуя освежающую порцию кефира. Неподалёку, из лесных зарослей средней полосы России, раздался голос тропической ночной птицы, воспроизведённого с помощью мощного динамика и, словно насмехающегося, над сидящими у костра, а также, над своей ролью, в этом спектакле.
— Надо было на месте кострища, заранее шифер закопать, — с сожалением, сказал Бармалей.
— Чтобы им мозги повыбивало, — хихикнул Почтальон, — вместе со всем остальным?
— Негуманно! — поддержал его Пифагор. — Да и где взять?
— С крыши избы, — вяло промычал Бармалей, махнув в сторону офиса.
— Хватит вам! — сердито оборвал их Комбат. — Оставьте избушку в покое, да и на сегодня — приключений достаточно.
Все молча согласились, уже устав от гастролей выездного театра. Кровавый закат окрасил местных баб, не имея возможности красить африканскую поросль и понемногу, все стали успокаиваться, оставляя светлые порывы на потом, когда с новыми силами можно будет взяться за дело: играть, пугать и хулиганить.
Глава вторая Штурм
Глубокая ночь опустилась на спящий полигон и всем порядком надоело развлекать гостей. Глаза слипались, повинуясь инстинкту и усталости, а тела отдавались во власть тишины. Которую ночь Крону снился один и тот же сон, в котором главная роль отводилась манекенам. Стоя на берегу реки, он заглядывал в прозрачные воды, где в глубине, стройными рядами стояли куклы, в нелепых позах, образуя подобие квадрата. Никаких признаков жизни, пластмасса не проявляла, но в этот раз, всё вышло иначе.
Для начала, Крон увидел в кустах Деда, у которого клевали одни лифчики. Тот громко сетовал на рыбацкое счастье, одной рукой держа удилище, а другой помешивая воду в котелке, висящий над огнём. Вода в нём уже закипела, но наваристый пластик не желал цепляться на крючок.
— Хоть навозом заправляй! — орал Дед, добавляя к сказанному непотребные выражения, так же являющиеся приправой, к высказанному тексту, у всех народов мира.
Манекены, вопреки закону жанра, начали оживать, не только по ночам, но и днём: в магазинах, на рынках… Кукла, убегая с навороченным бюстгальтером, всполошила всю барахолку. От увиденной картины, половина базара упала в обморок. Ноги, отделённые от остального тела властью конструктора и прихотью изготовителя, пробежали мимо торговок и покупателей, раскрывших рты, в немом изумлении. Призвание пластмассовых ног изначально определялось, как рекламирование чулок и колготок, всех мастей и расцветок. Сторож рынка пытался поймать ноги на выходе, при попытке последних выбежать за периметр торгового балагана. В молчаливой схватке, противники долго кружились вокруг невидимого центра нелепой карусели, пока охранник не получил ногой в пах. Он так и остался сидеть с растопыренными руками, которыми пытался удержать беглецов, ловя ртом воздух и выпучив глаза. Муаровая вязь чёрных колготок, с натугой напяленных на тренажёр, предназначалась для покупательниц самых дальних уголков необъятной родины, слабо знакомых с французской модой и, безнадёжно испробовавших все средства, для охмурения сильного пола. Сейчас их узор, напоминающий самую смелую змеиную окраску, мелькнул муаром на выходе из рынка, помахав, на прощание, обездвиженному охраннику невидимой рукой. На орехи, получил и случайный прохожий, не во время оказавшийся, не в нужном месте. Он вовсе не собирался задерживать нарушителей общественного порядка и пострадал, ни за что. «Караул — товар разбегается!» — раздался истошный крик, взбудораживший весь рынок, который и так гудел, как разворошённый пчелиный улей. Продавщица, с волнением наблюдая за тем, как улепётывает на волю её манекен, приобретённый на собственные кровные, высморкалась в парадный батистовый халат своей соседки. Не глядя, она швырнула его обратно, попав товарке в лицо. Перламутровая пуговица пребольно ударила подругу, по рядам, в глаз. Намечалось продолжение Куликовской битвы, с участием рыночных торговцев.