Итак, Гхотак не пошел в горы следом за Лиунгхи. Мне следовало бы радоваться этому, но на душе было тревожно: слишком спокойным казался мне монах, хотя наверняка и понимал, чем для него чревато возвращение старца из его опасного путешествия. В чем же дело? Ответа на этот вопрос у меня не было.
В кромешной мгле прокрался я к дому и поднялся в свою комнату, надеясь, что Кхален не дождалась меня и мне удастся выспаться. Но едва я скинул с себя одежду, положив на пол возле изголовья кровати кинжал и пистолет, как из-под одеяла ко мне потянулись маленькие, но сильные теплые руки и принялись ласкать мое утомленное тело. Мы предались неистовой любовной игре, словно бы стремясь забыть о мерзнущем в горах старике и не думать о грозящей ему смертельной опасности. И когда мы, совершенно обессиленные, наконец начали погружаться в сон, я обнял Кхален и прижал к себе, как беззащитного ребенка.
Проснувшись, мы не обмолвились о Лиунгхи ни словом. Пока я совершал утренний туалет, Кхален приготовила завтрак. Я вышел во двор и взглянул на далекие вершины гор. Моя тревога с каждой минутой усиливалась. Кхален невозмутимо занималась уборкой.
Время шло, но старик все не возвращался. Это затянувшееся тягостное ожидание начинало бесить меня, ведь нет ничего хуже неопределенности. И нужно же было этому англичанину заболеть в самый неподходящий момент! Мы, американцы, по своей натуре не годимся для игры в кошки-мышки, у англичан это лучше получается. Как же я заблуждался, рассуждая подобным образом: вскоре мне предстояло убедиться в том, что это вынужденное бездействие — лишь передышка перед бурными событиями…
Хилари Кобб возникла на этот раз передо мной на улице в белом свитере и шотландской юбке.
— Он еще не вернулся? — без обиняков спросила она.
— Не твое дело! — огрызнулся я, возмущенный ее бесцеремонностью.
— А ты все такой же грубиян! — выпалила она в ответ, нахмурившись. — Сам толком ничего не понимаешь и не знаешь, оттого и злишься.
Меня так и подмывало свернуть ей шею за такую прозорливость.
Хилари взглянула на свои часы, и я взорвался:
— Если только ты сейчас скажешь, что ему давно уже пора вернуться, я спущу тебя пинком под зад с Эвереста!
— Ник, а ты веришь в существование йети? — съежившись под моим гневным взглядом, прошептала она, хлопая глазами, как напуганная школьница.
— Нет, черт бы тебя побрал! Я не верю: ни в йети, ни в духов, ни в добрых фей!
Бормоча себе под нос проклятья, я повернулся и зашагал домой. Ни слова не говоря, я прошел мимо Кхален, схватил свою меховую куртку, аккуратно зашитую ею, и направился к выходу.
— Я пойду с тобой, Ник! — воскликнула она,
— Нет! — отрезал я. — Мне достаточно будет и двух проводников. Твой отец, возможно, попал под снежный обвал или же провалился в трещину. Мы выручим его, не волнуйся и жди нас здесь.
Кхален поцеловала меня, и я вышел из дому, исполненный решимости найти пропавшего в горах Лиунгхи. Из головы у меня не выходил Гхотак, невозмутимо покуривающий кальян в своей обители. Взяв с собой двух шерпов, я отправился в царство льда и снега, ступая по следам старца. Он забрался высоко в горы, на самый хребет перевала, и мы изрядно утомились, пока дошли до его стоянки. Синий рюкзак старика валялся на снегу, но его самого не было видно.
— Йети! Йети! — пронзительно закричал вдруг один из шерпов.
Я взглянул туда, куда он указывал трясущейся рукой, и увидел на снегу совершенно невероятные отпечатки огромной человеческой ступни, но только с медвежьими когтями. Судя по следам, загадочное существо тащило что-то за собой по насту. Мы обогнули выступ скалы и в нескольких шагах от себя увидели окровавленную бесформенную груду. Я приблизился к ней и содрогнулся: окровавленная куча оказалась остановками растерзанного Лиунгхи. Одной руки не было вообще, из тела вырваны огромные куски, вторая рука валялась в нескольких шагах от трупа, ноги переплелись совершенно чудовищным образом, а из разодранного бока торчали обломки ребер. Меня едва не стошнило.
— Это работа йети! — твердили в один голос проводники.
— Чушь! — отмахнулся я. — Это сделал медведь-шатун или же какой-нибудь другой крупный зверь.
Шерпы качали головами и указывали на странные отпечатки на снегу. Я не стал с ними спорить, мы завернули останки Лиунгхи в одеяло и двинулись с этой жуткой ношей в обратный путь.
Обитатели поселка, выходившие нам навстречу, со страхом глядели на растерзанный труп и произносили лишь одно слово:
— Йети! Йети!
Дурная весть долетела до Кхален еще до моего возвращения.
Проводники подсказали мне, куда нужно отнести тело, чтобы его подготовили к погребению. После похорон по традиции должны были состояться поминки. Представляя, как ликует Гхотак, я побрел к осиротевшей Кхален.
Она молилась, стоя на коленях, но, заметив меня, тотчас же встала и воскликнула со слезами на глазах:
— Йети сказал свое слово! Гхотак оказался прав! Мы проиграли.
— Твоего отца растерзал барс или медведь, — возразил я ей. — Никакого йети не существует на свете, это все сказки!
— Ник, лучше тебе покинуть нашу страну, — печально сказала Кхален. — Я готова уехать вместе с тобой. Но сперва мне нужно побывать на собрании в храме: обычай требует, чтобы я поклонилась Гхотаку.
— Нет, Кхален! — воскликнул я в сердцах. — Не ходи туда! Не унижайся!
— Это мой долг, — сказала она. — Отец принял вызов ламы и потерпел поражение. Я, дочь Лиунгхи, обязана публично признать это.
— Хорошо, ступай, — неохотно согласился я. — Но все же Лиунгхи убил не снежный человек, а кровожадный хищник.
— Ник, ты сильный и смелый человек, — обнимая меня, сказала она, — но ты не веришь, что существуют пока еще необъяснимые явления. Мы, непальцы, разбираемся в подобных вещах лучше вас, белых людей.
Мне нечего было ей на это возразить: старик погиб, наказанный за свою дерзость йети, как и предсказывал Гхотак, и непальцы поверят теперь ему, а не мне. Однако сдаваться без боя не в моих правилах.
— Ступай в храм, — сказал я. — Ho я пойду с тобой.
Мы направились к храму Каркотека. С всех сторон к нему уже стекались люди. Среди них я заметил и Хилари Кобб.
— Примите мои глубочайшие соболезнования, — сказала она, подойдя к нам. — Печально, что все так обернулось. Как теперь поведет себя Гхотак, хотелось бы знать.
— А ты, я вижу, все еще не теряешь надежду закончить свой репортаж, — ухмыльнулся я.
— Извини, Ник, — пожала плечам она, — но это моя работа.
— А моя работа — не допустить публикации этого репортажа, — резко сказал я. — Так что ты уж не обижайся на меня, Хилари! И я позабочусь о том, чтобы ты не смогла передать отсюда текст в редакцию.
— Мы еще посмотрим, чья возьмет, — усмехнулась она.
Зал ритуальных собраний был переполнен. Мускулистые сподручные Гхотака внимательно наблюдали за публикой. Сам ж верховный жрец произносил речь, суть которой сводилась к одному: дух Повелителя Змей покарал строптивца, и, чтобы умилостивить его, следует слушаться Гхотака.
Я пробрался на помост и крикнул:
— Он вас обманывает! Патриарха Лиунгхи растерзал кровожадный зверь! Йети существует лишь в страшных сказках, которыми запугивают детей!
Толпа недовольно зашумела. Обернувшись ко мне, Гхотак воскликнул:
— Этот чужеземец просто смеется над нами! Он оскорбил наши традиции и легенды! Вы только посмотрите, что он сегодня натворил! Внесите доказательство его преступления!
Двое помощников ламы внесли в зал огромную змею, толщиной с канат, с разбитой головой.
— Чужеземец убил священную кобру! — вопил Гхотак. — Ее нашли возле дома покойного Лиунгхи, в котором он остановился. Видимо, ему доставляет особое удовольствие издеваться над нашими святынями.
— Но я впервые вижу эту кобру, — воскликнул я. — Гхотак снова лжет!
Толпа яростно заревела, требуя расправы о мной.
— Так ты утверждаешь, что не убивал кобру? — спросил Гхотак.
— Именно так, — кивнул я.
— В таком случае тебе придется доказать свою правоту! — хитро прищурившись, воскликнул жрец. — Ты должен сразиться с коброй, причем — без оружия! Останешься жив — значит, Каркотек пощадил тебя. А победит кобра — мы будем знать, что Повелитель Змей покарал тебя за твой злой поступок. Согласен?