Я возвращался домой подавленным, брошенная взбалмошной англичанкой реплика требовала немедленной проверки. Кхален я застал сидящей у раскрытого окна в шелковом халате. Она сказала:
— Ты разговаривал с англичанкой, я вас видела, когда шла с базара. Она очень миленькая девушка. Отец решил выйти пораньше, так что я пойду переоденусь.
Выходя в соседнюю комнату, она скинула с себя халат и замерла в дверном проеме, освещенная лучами предзакатного солнца. Ее обнаженное тело сулило мне новые сказочные наслаждения, напоминая о минувшей волшебной ночи. Нимфа улыбнулась мне и исчезла за ширмой, довольная произведенным эффектом. Я поднялся в свою спальню, переоделся и снова спустился вниз, готовый к прогулке в горы.
Укутанная в многослойную плотную материю, Кхален теперь походила не на мифическую богиню, а на тряпичную куклу, на Лиунгхи была кожаная куртка на меху, теплые штаны и сапоги, отороченные мехом. За спиной у него висел рюкзак, в руке старик держал посох. Мы пожали друг другу руки, обменявшись многозначительными улыбками, и вышли из дому.
Встречавшиеся нам по дороге крестьяне низко кланялись отважному старцу, прижимая к груди руки в знак особого уважения к нему. По мере приближения к горловине ущелья, становилось все холоднее. Гхотак и трое его охранников, а также четверо шерпов поджидали нас в условленном месте. Патриарх и лама приветствовали друг друга легким поклоном. Я заметил, что из-под полы теплого балахона монаха выглядывают сапоги, запорошенные снегом.
— Вы уже побывали в горах? — спросил я у него.
— Да, рано утром, — ответил он. — Два раза в неделю я уединяюсь там и медитирую в снежном безмолвии.
— Это правда, — прошептала Кхален. — Он поступает так вот уже много лет подряд. В священных книгах говорится, что святой человек должен молиться в полной тишине и в одиночестве, сливаясь с природой.
Старец поцеловал дочь на прощание в щеку, поклонился мне и сказал, обернувшись к Гхотаку:
— Завтра, когда я вернусь домой целым невредимым, всем твоим коварным интригам настанет конец. Народ узнает правду!
Гхотак скользнул по лицу гордого старца бесстрастным взглядом, кивнул своим спутникам и молча пошел в направлении города.
Мы с Кхален смотрели вслед удаляющейся фигурке ее отца, пока она не слилась с темными пиками гор, превратившись в крохотную точку. Домой мы вернулись уже в сумерках.
— Я приду к тебе ночью, Ник! — прижавшись ко мне, сказала Кхален.
— Нет, мне нужно сделать одно неотложное дело, — сказал я, обнимая ее за плечи. — Ты будешь меня ждать?
— Англичанка? — печально спросила она.
— Нет, малышка, — усмехнулся я. — Кое-что поважнее.
— Я буду тебя ждать, — сказала она.
Я вышел из дому и в темноте пошел к храму Каркотека. В окнах жилой пристройки горел свет. Я был уверен, что Гхотак намерен вернуться в горы и до рассвета осуществить свой злодейский план. Внезапно я увидел приближающегося ко мне охранника с бамбуковой палкой в руке. Прижавшись спиной к стене, я затаился, надеясь, что он не заметил меня. Монах прошел мимо, и я уже было вздохнул с облегчением, как вдруг коварный охранник обернулся и занес палку для удара. Я резко ударил его ребром ладони по горлу и, вырвав у него из руки палку, стукнул ею по его бритой голове. Монах с хрипом рухнул на землю, как мешок с песком. Я переступил через него и вновь припал к окну.
Скрестив ноги, Гхотак сидел на ковре и читал старинный свиток, покуривая кальян. Я связал охранника, оттащил его в кусты и снова вернулся к окну. Гхотак продолжал сидеть в той же позе, выпуская кольцами дым и изучая свиток. В горы идти ему было явно поздновато. Я оставил свою наблюдательную точку и крадучись выбрался со двора.
Итак, Гхотак не пошел в горы следом за Лиунгхи. Мне следовало бы радоваться этому, но на душе было тревожно: слишком спокойным казался мне монах, хотя наверняка и понимал, чем для него чревато возвращение старца из его опасного путешествия. В чем же дело? Ответа на этот вопрос у меня не было.
В кромешной мгле прокрался я к дому и поднялся в свою комнату, надеясь, что Кхален не дождалась меня и мне удастся выспаться. Но едва я скинул с себя одежду, положив на пол возле изголовья кровати кинжал и пистолет, как из-под одеяла ко мне потянулись маленькие, но сильные теплые руки и принялись ласкать мое утомленное тело. Мы предались неистовой любовной игре, словно бы стремясь забыть о мерзнущем в горах старике и не думать о грозящей ему смертельной опасности. И когда мы, совершенно обессиленные, наконец начали погружаться в сон, я обнял Кхален и прижал к себе, как беззащитного ребенка.
Проснувшись, мы не обмолвились о Лиунгхи ни словом. Пока я совершал утренний туалет, Кхален приготовила завтрак. Я вышел во двор и взглянул на далекие вершины гор. Моя тревога с каждой минутой усиливалась. Кхален невозмутимо занималась уборкой.
Время шло, но старик все не возвращался. Это затянувшееся тягостное ожидание начинало бесить меня, ведь нет ничего хуже неопределенности. И нужно же было этому англичанину заболеть в самый неподходящий момент! Мы, американцы, по своей натуре не годимся для игры в кошки-мышки, у англичан это лучше получается. Как же я заблуждался, рассуждая подобным образом: вскоре мне предстояло убедиться в том, что это вынужденное бездействие — лишь передышка перед бурными событиями…
Хилари Кобб возникла на этот раз передо мной на улице в белом свитере и шотландской юбке.
— Он еще не вернулся? — без обиняков спросила она.
— Не твое дело! — огрызнулся я, возмущенный ее бесцеремонностью.
— А ты все такой же грубиян! — выпалила она в ответ, нахмурившись. — Сам толком ничего не понимаешь и не знаешь, оттого и злишься.
Меня так и подмывало свернуть ей шею за такую прозорливость.
Хилари взглянула на свои часы, и я взорвался:
— Если только ты сейчас скажешь, что ему давно уже пора вернуться, я спущу тебя пинком под зад с Эвереста!
— Ник, а ты веришь в существование йети? — съежившись под моим гневным взглядом, прошептала она, хлопая глазами, как напуганная школьница.
— Нет, черт бы тебя побрал! Я не верю: ни в йети, ни в духов, ни в добрых фей!
Бормоча себе под нос проклятья, я повернулся и зашагал домой. Ни слова не говоря, я прошел мимо Кхален, схватил свою меховую куртку, аккуратно зашитую ею, и направился к выходу.
— Я пойду с тобой, Ник! — воскликнула она,
— Нет! — отрезал я. — Мне достаточно будет и двух проводников. Твой отец, возможно, попал под снежный обвал или же провалился в трещину. Мы выручим его, не волнуйся и жди нас здесь.
Кхален поцеловала меня, и я вышел из дому, исполненный решимости найти пропавшего в горах Лиунгхи. Из головы у меня не выходил Гхотак, невозмутимо покуривающий кальян в своей обители. Взяв с собой двух шерпов, я отправился в царство льда и снега, ступая по следам старца. Он забрался высоко в горы, на самый хребет перевала, и мы изрядно утомились, пока дошли до его стоянки. Синий рюкзак старика валялся на снегу, но его самого не было видно.
— Йети! Йети! — пронзительно закричал вдруг один из шерпов.
Я взглянул туда, куда он указывал трясущейся рукой, и увидел на снегу совершенно невероятные отпечатки огромной человеческой ступни, но только с медвежьими когтями. Судя по следам, загадочное существо тащило что-то за собой по насту. Мы обогнули выступ скалы и в нескольких шагах от себя увидели окровавленную бесформенную груду. Я приблизился к ней и содрогнулся: окровавленная куча оказалась остановками растерзанного Лиунгхи. Одной руки не было вообще, из тела вырваны огромные куски, вторая рука валялась в нескольких шагах от трупа, ноги переплелись совершенно чудовищным образом, а из разодранного бока торчали обломки ребер. Меня едва не стошнило.