Я ответила, что понимаю. Я тоже в тот момент совершенно не думала о журналистах и возможной огласке. Меня интересовала только моя диссертация и то, что у меня появился шанс включить в нее превосходный материал.
В итоге Винкеслас договорился со своим руководством, а я заручилась согласием своего научного руководителя. Заручилась на удивление легко — профессор Мартинес, узнав, о каких материалах идет речь, не сомневался ни минуты. Более того, пообещал всяческую поддержку и попросил постоянно держать его в курсе дел. И я с одушевлением взялась за работу.
Если бы я знала, что ждет меня впереди. Но ящик Пандоры уже был приоткрыт. И вряд ли справедливо обвинять в этом только меня. Ящик, судя по всему, открывали и раньше. Но захлопывали по каким-то причинам. Или он захлопывался сам, не даваясь в руки случайным людям. Волею судьбы мне было суждено приоткрыть его вновь.
Ну да, конечно, если оставаться честной перед собой, я догадывалась о том, что манускрипты могут содержать какую-то тайну. Но это обстоятельство лишь разжигало мое любопытство. И забыла я поучение Ахикара — писца ассирийского царя Синахериба, которое читала во время учебы в Комплутенсе: "Если услышишь слово секретное, то пусть в душе твоей оно и умрет. Никому не открывай того секрета, дабы он не стал пылающим углем во рту твоем, не обжег языка твоего, не причинил страданий душе твоей и не заставил тебя возроптать против Бога".
Начала я с расшифровки пергамента. Анализ, как сообщил мне позже Винкеслас, в итоге показал, что возраст кожи превышает две тысячи лет. Это означало, что ее выделали еще до Рождества Христова. А вот анализ чернил установил, что запись произвели не позднее пятнадцатого века.
Под большим увеличением я разглядела — новый текст нанесен поверх старого текста, смытого, но не до конца. Зачем так поступил автор рукописи, знал только он. Такая практика применялась, но в более ранние времена, в целях экономии материала. Бывало, что переписчики удаляли текст (на их взгляд — малозначимый) с древних пергаментов, и использовали их повторно. Но у автора текста, который я расшифровывала, была под рукою бумага. Именно на нее нанесли клинописный текст. Исходя из аутентичности чернил — в то же время, что и на пергамент. Так что, эти манипуляции писца с пергаментом остались для меня загадкой. Но я ей особо и не заморочивалась. Содержание — вот что меня интересовало в первую очередь.
Как и следовало ожидать, автор применил двоичный код. Других систем шифрования в то время не знали. С помощью специальных программ, задействовав несколько мощных компьютеров, которыми располагал архив Национальной библиотеки, я бы "расколола" такой шифр за несколько дней, максимум, за неделю. Но писец, словно предвидя технический прогресс, прибегнул к дополнительным ухищрениям.
Уже потом, когда текст удалось дешифровать, стало понятно, с каким изощренным умом я столкнулась. Оригинальный текст автор составил на латыни. Но затем, используя арамейский алфавит, заменил буквы латинского алфавита буквами армейского. А так как арамейское письмо — консонантное, то есть использует лишь согласные звуки, то средневековый сочинитель применил еще и цифры. И уже этот текст зашифровал с помощью общего ключа. Получилась тройная кодировка.
Если бы не компьютерные программы, то на расшифровку подобной головоломки могло уйти несколько лет. И то — при условии знания языков.
Но и мне пришлось потрудиться. Еще на самом первом этапе понадобилось преобразовать всю рукопись, по буквам и знакам, в компьютерный вариант, используя специальную программу для шрифтов (сканирование здесь не годилось). Затем я составила кучу таблиц для дешифровки.
Не буду вдаваться в подробности, но с криптографической загадкой подобной степени сложности раньше я никогда не сталкивалась. Два месяца, перебрав неисчислимое количество вариантов, я топталась на месте. Винкеслас, поначалу интересовавшийся ходом работы ежедневно, потом даже перестал меня спрашивать. Только поглядывал, как мне казалось, с укоризной, когда проходил через зал, где я работала.
И тут мне, дитю компьютерного века, впервые пришла в голову крамольная мысль о том, что не во всем следует полагаться на искусственный интеллект — надо и собственное логическое мышление подключать. Просматривая, в Бог знает какой раз, рукопись, я задумалась над обстоятельством, которое раньше упускала из вида. Большое количество цифр, хаотично разбросанных по всему тексту — чем это вызвано? Именно тогда у меня и мелькнула идея — а вдруг автор использовал разные языки, заполняя недостающие буквы алфавита цифрами?
Посоветовалась с Анибалом — он счел такое предположение резонным. И даже помог определиться с примерным перечнем языков, которые мог знать средневековый монах-доминиканец, живший в центральной Испании. Затем я выделила из текста несколько повторяющихся сочетаний знаков, начинающихся с прописных букв. Скорее всего, это были имена, но ранее их обработка не дала эффекта. Обложившись справочниками, составила списки всевозможных имен на языках из установленного перечня, разбила информацию по таблицам, и задала очередную работу компьютеру. Но результата это не принесло.
Признаюсь, я понемногу начала отчаиваться, попутно проводя жесткую переоценку своих способностей. Похоже, я возомнила о себе слишком много и судьба решила поставить меня на место — то убогое место в энном ряду бестолковых девиц, подвизающихся на ниве науки. Я бы, наверное, капитулировала, да мешал стыд перед Винкесласом и Анибалом — ведь я проявила перед ними такую самонадеянность, что сдаться просто так, не добившись даже малейшего результата, я не могла. Ни за что! А еще дедушка Бартолоум — он ведь так в меня верил и рекомендовал Лопезу…
В один из майских вечеров, когда я сидела в библиотеке у монитора и грустно размышляла о том, что очередной день закончился ничем, мне позвонил Анибал.
— София, я вот о чем подумал. Когда мы составляли перечень языков, знаешь, возможно, упустили один аспект. Я тебе говорил, что монах мог происходить из крещеных евреев, в то время их в Испании проживало очень много, около миллиона. Пока не начался исход с подачи Изабеллы Кастильской и Торквемадо. По некоторым данным, даже в роду великого инквизитора были евреи.
— Ну да. Но через древнееврейский алфавит я текст прогоняла. Никакого толку.
— А ты попробуй еще и арабский алфавит. Начни с имен. Почему бы не предположить, что среди предков писца затесались крещеные мавры-мориски? Языка он мог и не знать, но отдельные слова и буквы — почему бы и нет? И книги на арабском в монастыре могли находиться.
Я с воодушевлением поблагодарила за подсказку — хоть какая-то свежая мысль. Сама-то я явно выдохлась.
И именно идея профессора Мартинеса в конечном счете и сработала! Применив арабский алфавит, вскоре я расшифровала одно из имен. Оно оказалось женским. Звали неизвестную женщину Летиция. Дальше все пошло, как по маслу. Слово "Летиция" оказалось общим ключом ко всему тексту. Буквально за неделю я восстановила латинский вариант рукописи и приступила к его переводу на испанский язык.
Анибал и Винкеслас меня не торопили, но не скрывали любопытства, пусть и сдержанного.
— Ну, хотя бы понятно — о чем текст? В общих чертах? — поинтересовался профессор через несколько дней после того, как я нашла ключ и расшифровала первые абзацы на латыни.
— В общих чертах, кажется, да. Похоже на биографическое описание. Что-то вроде мемуаров монаха второй половины пятнадцатого века.
— Исторические персонажи, события?
— В том-то и дело, что нет. Скорее, житейская история.
— Странно, — разочаровано протянул Анибал. — С чего бы это монах своим жизнеописанием занялся? Да еще зашифровал так, что даже ты, с современными программами, больше двух месяцев мучилась… А со вторым текстом как? Тем, что в форме клинописи?