существования в Глимере, будучи ненужной нареченной Короля, она нашла здесь свое
призвание, в службе тем, кого в лучшем случае унижали морально, а в худшем – с кем
ужасно обращались физически.
Мужчин не пускали внутрь.
Но чтобы спасти жизнь этой женщины, она нарушит правило.
Ответь на звонок, Мэнни. Ну же, – молила она, когда пошли первые гудки. Ответь
на чертов звонок…
Глава 2
Братство Черного Кинжала было не в полном составе.
На самом деле, присутствовали всего два Брата и Король.
Когда Абалон, Первый советник Рофа, сына Рофа, отца Рофа, вошел в комнату
аудиенций, чтобы встать перед своим правителем, он очень остро ощущал присутствие
воинов. Он знал их исключительно как заботливых и цивилизованных мужчин, но, учитывая,
что он собирался доверить им свою единственную дочь, их более очевидные особенности
сейчас открыто бросались в глаза.
Брат Вишес смотрел на него немигающими глазами алмазного цвета, татуировки
вокруг левого виска казались воистину зловещими, его крайне мускулистое тело было
упаковано в кожу и обвешано оружием. Рядом с ним стоял Бутч, так же известный как
Дэстройер… в прошлом человек, с бостонским акцентом, Омега заразил его и бросил на
погибель… но он стал одним из немногих, кто пережил искусственное превращение.
Пара была неразлучна, так и подмывало повесить на них ярлыки хорошего и плохого
копов. Очевидно, произошла смена парадигмы. Бутч всегда улыбался и проявлял
дружелюбие, но сейчас его никто не пожелал бы встретить в темном переулке: его
прищуренные светло-карие глаза были непоколебимы.
– Да? – Абалон обратился к Королю. – Я могу быть вам чем-то полезен?
Роф погладил квадратную светлую макушку своего пса-поводыря, Джорджа.
– Мои парни хотели поговорить с тобой.
А, да, подумал Абалон. Он подозревал, о чем пойдет речь.
Бутч улыбнулся, будто хотел сгладить резкость своих слов:
– Мы хотим убедиться, что ты осознаешь суть учебной программы.
Абалон прокашлялся.
– Я знаю, что это очень важно для Пэрадайз. И надеюсь, что программой
предусмотрены курсы самозащиты. Я хочу, чтобы она была… в бóльшей безопасности.
Эта потенциальная выгода – единственное, что помогло ему пережить конфликт
между его ожиданиями относительно своей дочери и ее будущего и тем, что она выбирала
для себя сама.
Не получив ответа, Абалон перевел взгляд с одного Брата на другого.
– Что вы не договариваете?
Вишес открыл было рот, но Брат Бутч вскинул ладонь, обрывая его.
– Твое предназначение здесь, в службе Рофу, превыше всего.
Абалон отпрянул.
– Вы хотите сказать, что Пэрадайз непригодна из-за моей должности? Дражайшая
Дева-Летописеца, почему вы не предупредили…
– Мы хотим, чтобы ты понимал, что учебная программа – это не только книжные
знания. Это подготовка к войне.
– Но кандидаты не обязаны сражаться в городе во время обучения, правильно?
– Мы беспокоимся об этом. – Брат обвел рукой комнату. – Нельзя, чтобы что-то влияло
на ваши отношения с Рофом и твою работу при Короле. Пэрадайз может участвовать в
программе наравне со всеми, но ее неудача или ножевая рана не должна создать напряжение
между нами.
Абалон облегченно выдохнул.
– Не волнуйтесь об этом. Ее успех или поражение определяется ее собственными
заслугами. Я не жду особого отношения к ней… и если она не сможет соответствовать?
Значит, ее должны исключить.
На самом деле, Абалон бы ни за что не признался, но он молился и даже ожидал, что
так и будет. Не хотел, чтобы Пэрадайз разочаровалась в себе и своих способностях, но…
последнее, чего он желал для своей дочери – оказаться перед ужасами жизни… или, Боже
упаси, на самом деле попытаться участвовать в войне.
Такое он не мог даже вообразить.
– Не беспокойтесь, – повторил он, посмотрев на Братьев и Короля. – Все будет
хорошо.
Брат Бутч посмотрел на Вишеса. Потом снова перевел взгляд.
– Ты же читал заявочный лист?
– Она заполняла его.
– Значит, не читал?
– Она сделала это самостоятельно… я должен был подписать его, будучи ее опекуном?
Вишес прикурил самокрутку.
– Тебе же лучше быть готовым.
Абалон кивнул.
– Да, я готов. Будьте уверены.
Пэрадайз росла в нежных условиях и традициях аристократии. Она работала над
своим физическим состоянием последние два месяца – весьма усердно, стоит признать – и он
чувствовал ее предвкушение, когда она завершала здесь дела, готовясь покинуть должность.
Но была очень высока вероятность того, что после завтрашнего сбора, когда начнется
настоящая работа, она пойдет на попятную… или ее попросят уйти.
Его сердце разорвется при виде ее поражения.
Но лучше так, чем ее смерть на поле боя, в попытке доказать, что она – нечто большее
чем то, что диктует ее аристократическое положение в обществе.
Братья всё не сводили с него глаз, и Абалон склонил голову:
– Я знаю, ей придется очень тяжко. Я вполне готов к этому. И я вовсе не наивен.
– Ладно. Твоя правда, – сказал Бутч спустя мгновение.
– Мой господин, есть что-то еще? – спросил Абалон у Короля.
Когда Роф покачал головой, Абалон поклонился каждому из присутствующих.
– Благодарю за вашу заботу. Пэрадайз – самое дорогое, что есть у меня … все, что
осталось от моей любимой шеллан. Я знаю, завтра она будет в добрых и щедрых руках.
Когда он отворачивался, Братья оставались мрачны, но, с другой стороны, он не был
посвящен в дела войны… а там всегда что-то да происходило. Сражения и вопросы
стратегического плана никоим образом его не касались, и за это он был признателен.
Также признателен он будет, если Пэрадайз покинет программу.
Воистину… была бы ее мамэн жива. Может, его шеллан смогла бы образумить
девочку.
Открыв двойные двери, Абалон услышал шум, доносившийся из зала ожиданий.
– Пэрадайз?
Он пересек фойе и когда завернул за угол, входя в гостиную, его дочь, собиравшая
красные ручки, которые столкнула на пол, выпрямилась.
– Все хорошо? – спросил он.
Она встретила его взгляд.
– Да? Ты разрешаешь мне поехать завтра вечером?
Абалон улыбнулся… пытаясь скрыть печаль в своих глазах и голосе.
– Ну конечно. Ты в программе, мы решили это несколько месяцев назад.
Она подбежала к нему и крепко обняла, будто на самом деле страшилась, что он
откажет ей в том, чего она так сильно хотела.
Обнимая дочь, Абалон смутно осознавал, что Братья и Король уходили через
парадную дверь. Он не обратил на них внимания.
Он был слишком занят сожалениями о том, что не сможет избавить свою дочь ото всех
разочарований. Это не входило в набор родительских качеств, дарованным ему вместе с ее
рождением.
О, как он жалел, что его шеллан была сейчас не с ними, а в Забвении.
Она бы лучше справилась со всем этим.
***
Стоя над изувеченной женщиной, Марисса с закрытыми глазами слушала, как в
третий раз включается голосовая почта Мэнни. Что, черт возьми, происходит в клинике?
Она уже собралась нажать повторный вызов, как зазвонил ее мобильный.
– Слава Господи… Мэнни? Мэнни?
Что-то в тоне ее голоса заставило раненную женщину зашевелиться, ее окровавленное
лицо дернулось на диванных подушках. Боже, от бурлящих звуков ее собственное сердце
сбивалось с ритма.
– Нет, это Элена, – раздался голос возле ее уха. – Мэнни и Джейн экстренно
оперируют Тора. У него открытый перелом бедра, и я должна вернуться в операционную.
Что-то случилось?