— Это что — шутка такая?
— А что, похоже? — Нина обеспокоенно следила за ним, ни на секунду не упуская его из поля зрения.
— Это все объясняет: затягивающиеся раны, восхитительный аромат. Как ты узнала?
— Я знаю ее всю жизнь.
— Но ее кровь… Она такая восхитительная!
— Ко всему можно привыкнуть.
— Возможно, ты права. — Доктор посмотрел в окно на наступающий рассвет. Через бесконечно волнующую минуту стало понятно, что его волнует. — А… А Алекс знает?
— Нет! — Слово непроизвольно вырвалось с моих губ. Я попыталась сесть, но что-то внутри неприятно хрустнуло и дышать стало практически невозможно. — Он ни за что не должен узнать! Пожалуйста! Вы обещали! — Каждое слово отдавалось болью в груди.
Доктор Вебер тут же оказался рядом.
— Не волнуйся! Я обещаю — он ни о чем не узнает.
— Хор… — вместо слов во рту появился противный привкус крови. Я начала хрипеть и задыхаться.
Я не видела, но почувствовала, как при каждой попытке сделать вдох, изо рта появляется пена.
— Элла, держись! — Нина оказалась рядом. — Что с ней, Док?
— Легкое пробито. Сумку, быстро!
Я не слышала, о чем говорил доктор, но Нина его слушалась и не наблюдалось признаков агрессии ни с одной стороны. Хорошо.
Я увидела в руках у Вебера какую-то трубку. Через минуту дышать стало легче.
— Вот так. Умница!
— Спасибо, Питер. — Нина откинула с моего лба влажные от пота волосы и поцеловала меня так, как делала это в детстве.
— Так что случилось? Я имею полное право знать. — Доктор собрал разбросанные повсюду салфетки и разорванные упаковки и выбросил их в мусорное ведро.
— Друмир выследил в Остине.
— Тот самый?
— Да. Он каким-то образом сумел выследить нас.
— Это он сделал? — Он кивнул в мою сторону. — Он мертв?
— Разумеется, мертв.
— Почему он так поступил?
Нина ненадолго замолчала, обдумывая, что можно рассказать, но решила, что правда сейчас важнее всего.
— Дети! Как можно! Всегда ненавидел эту пакость. Друмиры позорят наш род. — Во взгляде Вебера на меня появилось что-то новое, очень смахивающее на уважение. — Спасибо.
Я попыталась в ответ улыбнуться, но лишь хлопнула пару раз глазами. Боль в груди не проходила. Наоборот, с каждой минутой пламя внутри разгоралось все сильней и сильней. Я слышала, как постепенно ускоряется сердцебиение и боль возвращается по нарастающей.
— Док…, - я кое-как дотронулась непослушными пальцами до руки Вебера.
— Что, Элла? Тебе нельзя разговаривать.
— Боль…, - каждое слово, словно раскаленное железо, да еще эта трубка в моей гортани, — … сердце.
Я видела, как доктор с Ниной притихли, явно прислушиваясь к чему-то.
В этот момент, словно невидимая рука сжала мое многострадальное сердце, остановив его на мгновение.
Увидев обеспокоенное лицо отца Алекса, я поняла, что что-то не так, как должно быть.
Он начал что-то отрывисто выкрикивать Нине, одновременно сбрасывая на пол мое одеяло и разрывая на груди сорочку.
Я видела, что он обращается ко мне, но ничего не было слышно, кроме нарастающего шума в ушах.
Я повернулась лицом к Нине — она тоже пыталась сказать мне что-то. Не слышно!
Боль усиливалась с каждым мгновением. Снова болело все тело.
Невидимая рука немилосердно сдавливала последний уцелевший орган и отказывалась отпускать его.
Я видела, как доктор вводит в меня какие-то лекарства, но сомневаюсь, что они смогут помочь.
Лицо Нины постепенно стало обрамляться в черную рамку, которая все расширялась и расширялась, пока полностью не затмила образ моей лучшей подруги.
Наступила тьма.
В последний момент я почувствовала ледяные руки доктора у себя на груди, которые стали давить на и без того раздавленное сердце.
Что он делает? Не нужно! Мне и так больно.
В тот момент я поняла: то, что не удалось сделать ни одному вампиру, ни падению в ущелье высотой с трехэтажный дом — удастся сделать моему сердцу.
Боль распространилась по всему телу, да такая, что я уже и кричать не могла.
Сквозь темноту я услышала голос Алекса:
— Элла, дыши! Только дыши! Ради меня! Ты должна жить! — Перед внутренним взором появилось лицо любимого, и погасло.
Боль и темнота — это единственное, что мне осталось.
А потом ушли и они. Не осталось ничего.