Задержу этот фильм воспоминаний на нескольких кадрах. Без всякой системы, без особого отбора. Одни запомнились в какой-то сцене, в конкретной ситуации, другие запечатлелись в итоге более длительного общения.
БОРЯ. Борис Балтер. Написал практически только одну, но зато замечательную книгу, за которую его будут помнить. Чистую по тону, правдивую, волнующую элегию по утраченному, фронтовому поколению: «До свидания, мальчики». Как в строке из стихотворения Окуджавы под тем же названием: До свидания, мальчики, мальчики, до свидания, постарайтесь вернуться назад… О молодости, щенячьих годах тех, что погибли. Вернулись трое из каждых ста. Боря был в такой тройке. Командовал полком, был ранен, надорвал сердце. Жил в цепи инфарктов и микроинфарктов, все время под тенью поднятой над ним косы смерти. Но он имел натуру несокрушимого бойца – беспрерывно кого-то защищал, что-то подписывал, созывал братьевписателей на совместные акции. Твердоголовые ненавидели его, как заразу, тем более, что он оставался членом партии. Критика регулярно Борю клевала – до тех пор, пока не отказало сердце и очередной инфаркт не свалил его в 1974 году, а было ему неполных пятьдесят пять. Незадолго до этого он завершил хлопоты по строительству собственного деревенского дома, который должен был стать чем-то значительно большим, чем обычная дача: крепостью, где он давал бы отпор врагам и собирал своих. Нарадоваться реализации мечты Боря не успел. Это был человек невероятного обаяния: детская доброта и наивность жили в нем в редком симбиозе с непреклонностью борца за справедливость. Небольшой, крупноголовый, с широким, словно бы наискось вылепленным лицом: очень высокий и пологий лоб, толстые губы, подвижность мимики, характерная для южанина, улыбка, заполнявшая собой любые помещения. Мне казалось, что он существует в непрестанном движении. В течение минувших двенадцати лет я не мог и не могу представить его себе мертвым. В подсознании это ощущается так, будто он пропал без вести на этом своем пожизненном фронте…
На моей киноленте памяти он стремительно врывается в какую-то из писательских квартир. Мы стоим небольшой группой, о чем-то говорим, кажется, уже прощаемся. Боря с трудом переводит дыхание, он бледен от волнения и спешки, улыбается и говорит: «Ну, ребята, надо защищать Исаича!». Видно, дело было во время очередной облавы на Солженицына. Все вокруг меня становятся серьезны: защищать-то надо, но как? Боря нетерпеливым жестом загоняет их на кухню – есть дела, о которых не стоит знать и другуполяку, и я слышу его свистящий, захлебывающийся шепот. Таким он и уходит от меня.