К сожалению, интуиция его не обманула. Как раз где-то после Нового Года его пригласили (почти по-соседски, поскольку это через несколько домов от него) в Большой Дом, резиденцию ленинградского КГБ, где ему порекомендовали воспользоваться одним из зарубежных приглашений. Он колебался, но отвергнуть настойчивый совет не рискнул. В итоге вот уже двенадцать лет Ося живет в эмиграции. Его англофильство реализовалось в полной степени и вызвало горячую взаимность. Как мне говорили, из русских только Солженицын и он по-настоящему приняты и утвердились на американском издательском рынке. У него есть там свои читатели и почитатели, свои переводчики, своя публика. Ося пишет, публикует, выступает, ездит, его авторские вечера становятся событиями. Его английский сделался тем временем безупречен, и стихотворение, полученное от него в доказательство доброй памяти в 1982 году, написано по-английски. Русский написал на языке Шекспира стихотворение о Польше для американцев и посвятил его польским друзьям: пути поэзии неисповедимы, но своей цели она непременно достигает. Это стихотворение перевел на польский Станислав Бараньчак, оно называется «Колядка периода военного положения». А Ося блистает на всех континентах как первый русский поэт, радуя нас и тем, что мы не ошиблись в оценке. Я очень рад за него, поскольку, коли уж ему выпало покинуть Россию, то судьба подарила ему лучший вариант жизнеустройства, а одновременно сердечно Осе сочувствую, так как эмиграция – это всегда драма, и я далеко не уверен, что взгляд его «на те и эти части света» теперь беззаботен и спокоен.
Моим умершим друзьям желаю доброй и долгой человеческой памяти, а живым – оставаться там, где они лучше всего чувствуют себя.
ДВЕ ВСТРЕЧИ
(Это единственный текст прошлых лет, который я включаю в книгу. Он написан после второй поездки в Союз, в 1963 году, и предназначен для «Штандара Млодых». Первая его часть была опубликована, вторая уже нет. Не помню тогдашней мотивировки отказа, думаю, что изображение нетипичных представителей советской молодежи не понравилось кому-то из редакторов газеты.
Многие наивные черты тогдашнего мировосприятия и мышления теперь бросаются мне в глаза, но я ничего здесь не меняю. Что-то от атмосферы тех лет тут есть, пусть свидетельством того времени и останется этот очерк.)
Встреча первая. Иван Федорович
I
Обедать мы сели еще без него.
Настало время совершения приятного ритуала русского хлебосольства, все заняли свои места, наполнили рюмки, после чего хозяин – седой, но с еще молодым и загорелым лицом – поднял свою за «гостя из Польши». И тут вошел он.
Можно ли назвать его стариком? Он был очень худощав, и в этом больше всего ощущалась старость: время, казалось, жадно высосало из него все соки, невесомое тело напоминало скорлупу выпитого яйца. Череп, обтянутый тонкой, можно бы сказать – протертой на складках, кожей, пульсирующие на висках жилки – и неомраченная ясность взгляда, выражающая счастливую уверенность в себе. А еще было в этом взгляде несогласие с собственной слабостью, в нем и в некоторой угловатости его движений (вовсе не выражавшей смущения, поскольку последнее являлось чем-то абсолютно чуждым ему) ощущались признаки борьбы со своим немощным телом. Это предательски изменявшее тело надо было держать под строгим контролем, командовать ему смирно!; чуть расслабишься – и оно треснет по швам, рассыплется, превратится в порошок, как мумия в книге Пильняка, которую неосмотрительно стали чистить пылесосом. И вот шея делала всё, что могла, дабы удержать голову и своей твердостью укрощать ее старческую дрожь. Шее помогал твердый воротничок темносинего френча, сшитого, должно быть, по специальному заказу, так как он напоминал мундир – только без погон. Но в ту минуту, когда он подошел ближе, я заметил, что враг кое в чем одолевает – ноги в армейских брюках, тосковавшие по глянцевым офицерским сапогам, заканчивались мягкими шлепанцами: он сразу спрятал их под стол и старался отвести от них взгляд, точно от постыдной наготы.
Так мог бы выглядеть в старости Павка Корчагин.
По-русски это обозначается кратко: военная косточка, военный до мозга костей. Нас представили, посадили рядом. Уже за супом он узнал, что я поляк, а я, что полк № 1023 Ивана Фёдоровича Мельникова прошел путь от Касторной (запахло гражданской войной и двадцатым годом) до тогдашнего Кёнигсберга, а нынешнего Калининграда. Что, следовательно, он воевал, в основном, в наших краях. С этой поры и соединяло его с нашим хозяином фронтовое братство. Теперь, приезжая в Москву, отставной комполка и останавливается всегда в гостеприимной квартире близ станции метро «Аэропорт». В городе миллиона приезжих такую возможность ценят и оберегают.