Он спокойно стоял на балконе, словно вышедшего закурить. - Мне пришлось поработать вместо тебя. Ты у меня в долгу, Амир Сайлах, в неоплатном долгу, - на смуглом лице убийцы играла издевательская насмешка игрока, обошедшего, наконец, более удачливого соперника. В руке Амира, тихо щелкнув, блеснул узкий клинок:
- Я верну тебе все сполна! Убийца вскочил на парапет и на одно мгновение, перед тем, как скрыться на соседнем балконе, в его глазах вспыхнуло презрение. Оно еще оставалось на помертвевшем лице, медленно удаляющемся в преисподнюю на плаву иного, замедленного ужасом времени.
Секунда мести, превратившаяся в вечность мучительного торжества: резкий удар в колени стоящего над пустотой человека, судорожный взмах рук, пытавшихся удержаться за лозы плюща и уносящееся вниз, уходящие из жизни лицо. Амир наслаждался этой предсмертной маской, пока внизу не раздался глухой удар - тело нелепо распласталось на асфальте, как вычерченный мелом детский рисунок. Тогда он вернулся в комнату, преклонив колени, целовал холодный лоб Ванды, опустил веки на голубые, уже стеклянно-кукольные глаза и бесшумно выскользнул в коридор.
В то время, как у мертвого тела неизвестного мужчины, упавшего прямо на бетонный барьер автостоянки, шумела встревоженная толпа, а из-за поворота, вращая мигалкой к отелю подъезжала санитарная машина, синий БМВ несся к австрийской границе в моросящей серости зябкого ноябрьского утра. Жесткое ребро ладони с силой опустившись на рычажки радио, заставив навсегда замолчать ненужную теперь музыку. Окаменевший в полной, звенящей тишине, Амир не замечал, как из рассеченной ладони, сжимавшей руль, тянется за манжет рубашки струйка липкой крови. _ Глава V
Вольфи Штеллерман получил по своим каналам сообщение о гибели Ванды уже к полудню, но решил оттянуть печальный разговор с Йохимом: ему не хотелось усугублять трагическое известие обстоятельствами ее смерти. Сначала надо было выработав при участии Брауна правдоподобную версию, предотвратив утечку информации с места происшествия, а уж потом ставить в известность о случившемся Динстлера.
Штеллермана, вычислившего подлинных виновников преступления, беспокоила судьба русской девушки. Совершенно очевидно, что решив избавиться от свидетельницы, арабские хитрецы найдут способ обойти указания ИО. Вольфи понимал, что при всем своем желании не может застраховать девушку от "случайности" в глухом поместье Пигмалиона и поделился своими опасениями с Остином.
Брауны как раз вернулись к себе на Остров, проведя с Антонией десять дней во Флоренции. Остина очень тревожила судьба дочери, намного больше, чем он считал себе вправе показать близким. Он догадывался, что девушка, отстраненная от привычной жизни своим недомоганием, тоскует по ней, томясь в уединении, в стороне от блистательной светской суеты, в которой чувствовала себя героиней. К тому же, тайна Пигмалиона тяготела над ее судьбой, и Брауна мучили сомнения, как следует поступить - рассказать дочери правду, полу-правду или просто - смолчать, предоставив событиям естественный ход. Правда могла стоить ей жизни - ведь все строго засекреченные пациенты Динстлера подвергались опасности преследования. Сокрытие правды таило непредсказуемые последствия: никто не мог предугадать, как справится ее организм с перенесенным воздействием и чем может обернуться чудесный дар красоты для Антонии Браун в ближайшем или отдаленном будущем.
Известия о смерти Ванды ошеломило Брауна - он боялся и думать, что означает утрата жены для Йохима. К тому же, в его опеке нуждалась русская девушка.
Запросив от ИО сведения на Викторию Козловскую, Остин никак не мог вникнуть в смысл ситуации, снова и снова вчитываясь в текст полученной информации. Виктория родилась в России в 1970 году, отец - Алексей Козловский, мать - Евгения Дорогова. Даты рождения родителей, их адреса, профессии ни о чем не говорили, но чутье заставило Брауна копнуть глубже. То, что он увидел на экране, индивидуального, строго засекреченного компьютера, произвело на него впечатление позывных полковой трубы, играющей тревогу. Дедом Виктории оказался некто Михаил Александрович Дорогов, усыновленный в пятилетнем возрасте Мишенька Кутузов! Неужели совпадение? Даты, названия городов, имя - голубой экран хладнокровно представил взгляду Остина то, от чего забилось на секунду, а потом бурно заколотилось сердце. Значит тогда, в 20-м году Варя Кутузова все же выжила, пересилив сыпняк, а потом, потеряв след белогвардейца Зуева, вышла замуж за другого, усыновившего Мишу! А эмигрант Зуев, уверенный в гибели своей невенчанной жены, стал герцогом Баттенбергским и многие годы тщетно разыскивал своего российского потомка. Да это несомненно, он - Миша Кутузов, сын Александра Зуева и ему принадлежит хранящаяся под стеклянным колпаком вот уже четыре десятилетия потемневшая икона. А если не ему, покоящемуся на подмосковном кладбище строптивому полковнику, то пребывающей в беспамятстве у Динстлера восемнадцатилетней девушке.
Знак свыше, совершенно очевидный и слишком многозначительный, чтобы сойти за случайность. Вот он, проявляющийся постепенно замысловатый узор судьбы, о котором пытался поведать умирающий герцог Баттенбергский юному лейтенанту Остапу Гульбе. Остин не раз чувствовал на своем жизненном пути вмешательство иных, более могущественных сил. Теперь, мысленно поблагодарив их за отличную работу, Браун собрался в путь - он должен был немедленно увидеть внучку Александра Зуева, человека, изменившего всю его жизнь.
...Конец сентября выдался особенно жарким - такой суши и жары не было даже в августе. Жан-Поль, поступивший в Принстонский университет, по пути в Америку решил заехать к дяде Йохиму. Всего два часа езды, но ему так хотелось доложить Динстлеру о своих успехах, к тому же, Жан-Поль тайно надеялся встретить в "Каштанах" Антонию.
Йохим встретил его радушно, сообщив, что Ванда, завезя Криса в школу, гостит у своей немецкой подруги, и что весь вечер в их личном распоряжении.
Оставив в машине свой объемный багаж с вещами и книгами, Жан-Поль побрел в сад, вкушая сладкую отраву воспоминаний: вот здесь они валялись в желтом клевере и он ловил на спине Антонии паучка, вот здесь гоняли мяч по свежескошенной лужайке, а на скамейке в тени, со сдвинутой на нос джинсовой кепкой, сидел разомлевший Шнайдер.
Клевер давно был скошен и, вероятно, съеден соседними коровами, лужайка выглядела пожелтевшей и колкой, а в тусклом свете мутного, выцветшего от духоты полдня, все казалось заспанным, неумытым, скучным.
Жан-Поль подошел к бассейну, поблескивающему тускло и вяло. На поверхности воды качались мелкие золотые кораблики
- облетевшие листья березы. Да где же здесь береза? Он огляделся, ища взглядом темно-белую кору и остолбенел, наткнувшись на материализовавшееся видение: под кустом шиповника на распластанном шезлонге белело долгое девичье тело. Он неслышно приблизился, боясь спугнуть призрак. Голова, покрытая белой панамой, повернута в сторону, руки сонно раскинуты, у кончика пальцев в траве лежит заложенная травинкой книга. Куст шиповника, усыпанный вместо цветов зелеными глянцевыми пупырышками семян, поредел и постарел, утратя свое живописное великолепие. Жан-Поль присел на корточки, пытаясь разобрать название книги. Ги де Мопассан, том II. Наваждение!
- Тони! - воскликнул он в порыве радости. И тут же понял свою ошибку. Девушка, резко приподнявшись, смотрела на него испуганно и незнакомо. Боже, что за издевка! Панама слетела, обнажив по-мальчишески круглую, рыжеватую от короткого бобрика голову и стыдящиеся своей обнаженности розовые уши. Крупный нос, слегка выпяченные губы, длинная шея с узлом бретелек о пестрого бюстгальтера на холке. И кто надоумил ее расположиться именно здесь, так издевательски-нелепо, скопировав ту, незабываемую, чудесную? Жан-Поль поднялся, сдерживая обиду на глупый розыгрыш случая.