– Я и не задавал вопросы, – пытался протестовать Кингшип.
Мэрион повернулась к ним спиной.
– Я думала, ты изменился, – сказала она. – На самом деле думала. Думала, тебе нравится Бад. Я думала, что я нравлюсь тебе. Но ты не можешь…
– Мэрион…
– Нет, не можешь, раз делаешь такое. Квартира, работа – и в то же время вот это идёт полным ходом.
– Ничего никуда не идёт, Мэрион. Клянусь…
– Ничего? Я в деталях сейчас расскажу тебе, какая тут затеяна возня. – Она снова повернулась к нему лицом. – Думаешь, я тебя не знаю? Он был «связан» с Дороти – это он считается тем, кто бросил её в беде? И он был «связан» с Эллен, а сейчас он «связан» со мной – и всё ради денег, ради твоих сокровищ. Вот каких степеней это достигло – у тебя в голове! – Она швырнула ежегодник ему в руки.
– Вы не правильно это поняли, мисс Кингшип, – вмешался Гант. – Это у меня в голове, не в голове вашего отца.
– Видишь? – взмолился Кингшип. – Он пришёл ко мне сам.
Мэрион уставилась на Ганта.
– А кто вы такой? С чего вы решили, что это ваше дело?
– Я знал Эллен.
– Понимаю, – огрызнулась она. – Вы знаете Бада?
– Никогда не имел удовольствия.
– Тогда объясните мне, пожалуйста, что вы тут делаете, бросая на него обвинения у него за спиной!
– Это целая история…
– Вы сказали достаточно, – прервал его Кингшип.
– Вы ревнуете к Баду? – спросила Мэрион. – Это так? Потому что Эллен предпочла его вам?
– Именно, – подтвердил Гант сухо. – Меня снедает ревность.
– А вы слышали про законы о клевете? – наседала она.
Кингшип бочком пробирался к выходу, глазами делая знаки Ганту.
– Да, – согласилась Мэрион. – Вам лучше уйти.
– Одну минутку, – сказала она, когда Гант уже открыл дверь, собираясь выйти. – Теперь это прекратится?
– Здесь нечему прекращаться, Мэрион, – вздохнул Кингшип.
– Кто бы за этим ни стоял, – она посмотрела на Ганта, – это должно быть прекращено. Мы никогда не говорили про учёбу. И почему мы были должны, ведь Эллен?.. Для этого просто не пришло время.
– Хорошо, Мэрион, – сказал Кингшип, – хорошо. – Последовав за Гантом в коридор, он обернулся, чтобы закрыть за собой дверь.
– Это должно быть прекращено, – повторила она.
– Хорошо, – он замешкался, затем продолжил упавшим голосом: – Вы всё-таки придёте вечером, правда, Мэрион?
Она поджала губы. Задумалась на мгновенье.
– Потому что не хочу омрачать радость матери Бада, – наконец сказала она.
Кингшип закрыл дверь.
Они проследовали в аптеку на Лексингтон Авеню, где Гант взял кофе и вишнёвый пирог, а Кингшип – стакан молока.
– Пока нормально, – подытожил Гант.
– Что вы имеете в виду? – Кингшип уткнулся взглядом в бумажную салфетку у себя в руке.
– По крайней мере, мы знаем положение дел. Он не говорил ей про Стоддард. Теперь практически ясно, что…
– Вы слышали Мэрион, – возразил Кингшип. – Они не говорили про учёбу из-за Эллен.
Гант воззрился на него, слегка приподняв брови.
– Ну да, – медленно промолвил он, – этим можно успокоить её, ведь она влюблена в него. Но для парня не говорить своей невесте, где он учился…
– Но он же ничего ей не наврал, – запротестовал Кингшип.
– Они просто не говорили про учёбу, – саркастически усмехнулся Гант.
– Учитывая обстоятельства, думаю, это понятно.
– Точно. То обстоятельство, что он был знаком с Дороти.
– Вы не имеете права делать такие допущения.
Гант неторопливо помешал кофе, отпил. Добавил ещё сливок и ещё помешал.
– Вы её боитесь, да? – спросил он.
– Мэрион? Не будьте смешным, – Кингшип решительно поставил свой стакан с молоком на стойку. – Человек невиновен, пока его вина не доказана.
– Тогда мы должны отыскать доказательство, так ведь?
– Вот видите? Вы заранее предполагаете, что он проходимец.
– Я предполагаю чертовски куда более худшее, – сказал Гант, поднося вилкою ко рту кусок пирога. Проглотив его, спросил: – Что вы собираетесь делать?
Кингшип снова уставился на бумажную салфетку.
– Ничего.
– Вы позволите им пожениться?
– Я не смог бы их удержать, даже если бы хотел. Им обоим уже больше двадцати одного, разве не так?
– Вы могли бы нанять детективов. Еще четыре дня впереди. Они могли бы что-нибудь раскопать.
– Могли бы, – согласился Кингшип. – Если бы здесь было что раскапывать. Или Бад мог бы почувствовать слежку и сказать об этом Мэрион.
– А я-то думал, что я просто смешон, насчёт ваших отношений с Мэрион, – улыбнулся Гант.
Киншип вздохнул.
– Позвольте мне кое-что вам сказать, – начал он, не глядя на Ганта. – У меня была жена и три дочери. Двух дочерей у меня не стало. Жену я оттолкнул сам. Может быть, одну из дочерей я тоже оттолкнул. Так что теперь у меня осталась только лишь одна-единственная дочь. Мне пятьдесят семь лет, и у меня есть только дочь и несколько приятелей, с которыми я играю в гольф и говорю о делах. Вот и всё.
Немного погодя Кингшип всё же повернулся к Ганту; лицо его приняло жесткое, непреклонное выражение.
– А у вас что? – потребовал он. – Вас-то что, на самом деле, интересует в этом деле? Может, вам просто хочется поболтать про свой аналитический ум и повыставляться перед другими, какой вы смышлёный парень. Вам ведь совсем не нужно было устраивать весь этот балаган. У меня в кабинете, вокруг письма Эллен. Вы могли бы просто положить книгу мне на стол и сказать: «Бад Корлисс учился в Стоддарде». Может, вам просто нравится показуха.
– Может, – согласился Гант. – А ещё, положим, я думаю, что, может быть, это он убил ваших дочерей, а у меня есть такое донкихотское понятие, что убийц следует наказывать.
Кингшип допил молоко.
– Думаю, вам лучше вернуться в Йонкерс и провести приятно каникулы.
– Уайт-Плейнс. – Гант соскрёб ребром вилки прилипшие к тарелке последние крошки пирога. – У вас язва? – спросил он, покосившись на пустой стакан Кингшипа.
Тот кивнул.
Гант, откинувшись на своём табурете взад себя, смерил собеседника оценивающим взглядом.
– И, я бы сказал, фунтов тридцать избыточного веса. – Сунув запачканную в сиропе вилку себе в рот, одним движением дочиста облизал её. – Я так понимаю, Бад отвёл вам ещё лет десять жизни, максимум. А может, терпение у него кончится через три или четыре года, и тогда он попробует вас поторопить.
Кингшип поднялся с табурета. Вытащив металлический доллар из цилиндрического подпружиненного внутри футлярчика, он положил монету на стойку.
– До свиданья, мистер Гант, – сказал он и размашистым шагом отправился на выход.
Подошёл продавец и забрал доллар со стойки.
– Что-нибудь ещё? – спросил он.
Гант покачал головой.
Он успел на отправляющийся в 5:19 поезд на Уайт-Плейнс.
9
В письме матери Бад лишь очень туманно намекнул на деньги Кингшипа. Раз или два он упомянул «Кингшип Коппер», но без всяких пояснений, и был уверен, что она, промыкавшаяся всю жизнь в бедности, о богатстве имеющая понятия такие же приблизительные и расплывчатые, какие у подростка могут быть – об оргиях, даже и не представляет, какую роскошь может позволить себе президент такой корпорации. Он с нетерпением ждал её приезда, а, вернее, того момента, когда сможет представить её Мэрион и её отцу и показать ей всё великолепие двухуровневой квартиры Кингшипов, зная, что в предвкушении свадьбы, её благоговейно распахнутые глаза будут каждый предмет мебели, каждый сияющий светильник воспринимать как доказательство громадных возможностей – но только не Кингшипа, а своего сына.