У него всё было уже приготовлено. Ручка была заложена в открытую тетрадку, а испанский роман, La Casa de las Flores Negras,[6] покоился у него на коленях. От внезапной мысли сердце пропустило удар: что если она вздумает сегодня прогулять? Завтра пятница, крайний срок. Другого шанса добиться от неё записки не будет, а записка понадобится ему уже сегодня вечером. Что если она прогуляет?
Опоздав на десять минут, она всё же появилась, запыхавшаяся, в одной руке – учебники, через другую – перекинут плащ. Радостно улыбнулась ему, проскользнув в аудиторию. На цыпочках добралась до последнего ряда, прошла за его спиной и села рядом, повесив плащ на спинку своего кресла. И продолжала улыбаться, сортируя учебники; положила тетрадку и миниатюрный ежедневник перед собой, а ненужные сейчас книжки – на пол между их креслами.
Потом она увидела раскрытую книгу у него на коленях, и брови её вопросительно приподнялись. Он закрыл роман, заложив палец между страницами, и наклонил его так, чтобы она могла прочитать заглавие. Затем он раскрыл томик опять и ручкою печально указал сначала на его разворот, а потом на свою тетрадь, давая понять, какой объём перевода ему предстоит сделать. Дороти сочувствующе покачала головой. Он указал на лектора и на её тетрадь – пусть она ведёт конспект лекции, а он потом всё перепишет. Она кивнула.
Четверть часа спустя, прилежно, слово за словом перелагая фрагмент в тетрадь, он осторожно покосился на Дороти и, убедившись, что она поглощена своей собственной работой, оторвал от уголка одной из тетрадных страниц квадратный кусочек бумаги размером примерно два на два дюйма. Одну его сторону он всю зачиркал бессмысленными линиями, перечёркнутыми словами, спиралями и зигзагами, а затем перевернул листок. И, уткнув палец в страницу романа, принялся качать головой и нетерпеливо постукивать ногой по полу, как если бы чем-то озадаченный.
Недоумевающая, Дороти повернулась к нему. Посмотрев на неё, он не сдержал подавленный вздох. Поднял палец, как бы упрашивая её на секунду оторвать внимание от лекции, и убористым почерком принялся строчить на только что оторванном клочке бумаги, вполне очевидно копируя отрывок из романа; закончив, передал бумажку Дороти.
«Traduccion, por favor», озаглавил он свою записку. «Пожалуйста, переведи:»
Querido,
Espero que me perdonares por la infelicidad que causare? No hay ninguna otra cosa que puedo hacer.
Она бросила на него несколько удивлённый взгляд, поскольку предложения были совершенно несложными. Он смотрел на неё бесстрастно, выжидающе. Она взяла свою ручку и перевернула бумажку, но обратная сторона её была вся исчиркана. Тогда она вырвала страничку из своего ежедневника и написала там.
Она подала ему свой перевод. Он прочитал его и кивнул. Затем, прошептав: «Muchas gracias», склонился вперёд и переписал к себе в тетрадь. Бумажку с испанским текстом Дороти скомкала и бросила на пол. Краешком глаза он проследил, куда бумажка упала. Рядом с ней валялся ещё один обрывок бумаги и сигаретные бычки. В конце дня всё это будет подметено и сожжено.
Он снова взглянул на записку Дороти, аккуратным наклонным почерком написанные слова:
Дорогая,
Надеюсь, ты простишь мне причинённое тебе горе. Мне больше ничего не остается.
Аккуратно он вложил листок во внутренний кармашек обложки тетради и захлопнул её. Сверху водрузил также уже закрытый роман. Дороти повернулась к нему, поглядела на стол перед ним, на него самого, глазами спрашивая, управился ли он.
Он кивнул ей и улыбнулся.
В этот вечер они не собирались встречаться. Дороти нужно было вымыть и уложить волосы и упаковать чемоданчик для свадебного путешествия. Однако в 8:30 на столе у неё зазвенел телефон.
– Послушай, Дорри. Тут кое-что новенькое. Очень важное.
– Что?
– Нам нужно немедленно увидеться.
– Но я не могу. Я не могу выйти. Я только что вымыла голову.
– Дорри, это очень важно.
– Так скажи сейчас.
– Нет. Мне нужно тебя увидеть. Встречаемся у скамейки через полчаса.
– На улице моросит. Может, ты придёшь сюда в комнату отдыха?
– Нет. Послушай, знаешь то местечко, где мы вчера вечером ели чизбургеры? «У Гидеона»? Хорошо, встречаемся там. В девять.
– Я не понимаю, почему ты не можешь придти сюда…
– Малышка, пожалуйста…
– Это… это как-то связано с завтрашним?..
– Я всё объясню в ресторанчике.
– Нет, скажи…
– Ну, хорошо, и да и нет. Послушай, всё будет хорошо. Я всё тебе объясню. Только будь там в девять.
– Хорошо.
Без десяти девять он выдвинул нижний ящичек своего бюро и достал из-под пижамы пару конвертов. Один из них, с маркой, был запечатан и подписан:
Мисс Элен Кингшип
Северное общежитие
Колдуэлльский колледж
Колдуэлл, Висконсин.
Адрес он напечатал сегодня днём в доме Союза Студентов на одной из машинок общего пользования. Внутри находилась записка, которую Дороти написала сегодня на утреннем занятии. В другом конверте помещались две капсулы.
Он рассовал конверты по внутренним карманам пиджака, заранее решив, какой конверт с какой стороны будет лежать. Затем надел плащ, тщательно затянул пояс и, напоследок ещё раз взглянув в зеркало, вышел из комнаты.
Открыв дверь на улицу, первый шаг вперёд он сделал правой ногой, снисходительно посмеиваясь над собой за такие меры предосторожности.
8
Ресторанчик был практически безлюден, когда он туда пришёл. Только две кабинки были заняты: в одной двое стариков застыли над шахматной доской; в другой, на противоположной стороне зала, сидела Дороти, сцепив пальцы на чашке кофе и всматриваясь в неё так пристально, будто это был магический кристалл. Голову она повязала белой косынкой. Надо лбом из-под неё выбивались всё ещё тёмные, плотно стянутые заколками локоны.
Его присутствие она заметила лишь в тот момент, когда он уже стоял перед кабинкой, снимая плащ. Только тогда она подняла на него взгляд; её карие глаза казались встревоженными. На лице её не было никакого макияжа. Бледность и прижатые косынкой волосы придавали ей совсем юный вид. Он повесил свой плащ на крючок рядом с её плащом и легко опустился на стул по другую сторону кабинки.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила она.
Гидеон, старик с провалившимися щеками, подошёл к ним:
– Что будем?
– Кофе.
– Кофе и всё?
– Да.
Шаркая тапочками по полу, Гидеон поплёлся прочь. Дороти подалась вперёд:
– Что случилось?
Он заговорил медленно, будничным тоном:
– Пришёл сегодня к себе, а там записка. Звонил Херми Годсен.
Её пальцы ещё крепче стиснули чашку на столе.
– Херми Годсен?..
– Я позвонил ему, – он помедлил, поскрёб ногтем крышку стола. – Он ошибся тогда с пилюлями. Его дядя… – Он замолчал, потому что Гидеон приближался к их столику с чашкою, дребезжавшей о блюдце в трясущейся руке. Они сидели неподвижно, глядя друг другу в глаза, пока старик не ушёл. – Его дядя сделал перестановку в аптеке, или что-то в этом роде. Так что пилюли оказались совсем другими.
– Что это были за пилюли? – спросила она напугано.
– Какое-то рвотное. Ты же говорила, что тебя вырвало. – Подняв чашку, он промокнул бумажной салфеткой расплесканный Гидеоном по блюдцу кофе, затем вытер донышко самой чашки.
Она вздохнула с облегчением.
– Хорошо, но всё это уже позади. Большой беды не случилось. Ты так говорил по телефону, что я уж начала волноваться…
– Дело не в этом, Малышка, – он положил намокшую салфетку рядом с блюдцем. – Я был у Херми до того, как позвонил тебе. Он дал мне нужные пилюли, те, что ты должна была на самом деле принять.