Ожидается, что Лео Кингшип, президент корпорации «Кингшип Коппер», отец убитой девушки, прибудет в Блю-Ривер сегодня днём, сопровождаемый своею дочерью Мэрион Кингшип.
Из редакционной статьи в «Горнисте», Блю-Ривер, четверг, 19 апреля 1951 года:
УВОЛЬНЕНИЕ ГОРДОНА ГАНТА
Объясняя причины увольнения Гордона Ганта со службы (читайте посвящённую этому статью на пятой странице), администрация КБРИ указывает на то, что «несмотря на неоднократные предупреждения, он злоупотребил своим доступом к микрофонам (микрофонам радиостанции КБРИ), продолжая отпускать издевательские, глумливые, граничащие с клеветой замечания на счёт Департамента полиции». Поводом для них всякий раз являлось расследование дела о случившемся месяц назад двойном убийстве Кингшип и Пауэлла, дела, интерес к которому у мистера Ганта принял очень личный и несколько саркастический характер. Его публичная критика полиции была, по меньшей мере, нетактична, но, учитывая тот факт, что никакого прогресса в расследовании дела до сих пор не было достигнуто, мы вынуждены согласиться если не с уместностью его замечаний, то с их справедливостью.
15
В конце учебного года он вернулся в Менассет и принялся целыми днями сидеть в доме родителей, то в одной, то в другой комнате, предаваясь сильнейшему унынию. Мать пыталась побороть его подавленность, но потом сама заразилась ею. В спорах они доводили друг друга до белого каления. Чтобы вырваться из дома и, заодно, уйти от самого себя, он опять устроился на работу в магазин мужской галантереи. С девяти до половины шестого он стоял за стеклянным прилавком, стараясь не глядеть на обрамляющие его планки отполированной до блеска меди.
В один из июльских дней он вытащил из шкафа свой выкрашенный в серый цвет сейфик. Открыл его, водрузив на стол, и достал оттуда вырезки, касающиеся убийства Дороти. Порвал их в мелкие клочки и выбросил в мусорную корзину. То же самое проделал с вырезками по Эллен и Пауэллу. Затем взял рекламные проспекты Кингшип Коппер; он во второй раз заказал их, когда начал ухаживать за Эллен. Стиснув их в своих руках, чтобы тоже порвать, он грустно усмехнулся. Дороти, Эллен…
Это было похоже на другую троицу: Вера, Надежда… И Любовь – просилось на ум, чтоб закончить перечисление.
Дороти, Эллен… Мэрион.
Он улыбнулся над собой и снова стиснул проспекты.
Но обнаружил, что не может их порвать. Медленно он опустил их на стол, машинально разглаживая самим же помятую бумагу.
Сейф и проспекты он отодвинул к дальнему краю стола, а сам сел за него. Озаглавил лист бумаги «Мэрион» и разделил его на две части вертикальной чертой. Вверху слева написал: «Pro», справа – «Con».
Столько было пунктов, чтобы перечислить их в столбце «Pro»: месяцы разговоров с Дороти, месяцы разговоров с Эллен; всё это было перенасыщено упоминаниями про Мэрион; её симпатии, антипатии, мнения, её прошлое. Он представлял её себе как живую, хотя на самом деле ни разу не видел наяву: одинокую, разочаровавшуюся, неприкаянную… Сочетание что надо.
Внутренне он был уже настроен «Pro». Ещё один шанс. Главное – попасть в струю, и тогда две предыдущие неудачи сразу забудутся. И потом, три – это счастливое число, в третий раз должно повезти; во всех детских сказках говорится о третьей попытке, третьем желании и третьей возлюбленной…
На ум ему не приходил ни один пункт, подходящий к заголовку «Con».
Вечером он порвал список «Pro» и «Con» и начал новый, перечисляя в нём черты характера Мэрион Кингшип, её суждения, симпатии и антипатии. Он сделал в нём несколько записей и в последующие недели регулярно их дополнял. Во всякую свободную минуту он принуждал себя вспоминать разговоры с Дороти и Эллен; беседы в закусочных, между занятиями, во время прогулок, на танцах; обрывочные слова, реплики, фразы из омута своей памяти. Иногда целые вечера он проводил лёжа на спине, вспоминая; меньшую, подчинённую сознанию часть своего разума заставлял зондировать другую его часть, большую, погружённую в бессознательную жизнь, проверять её как бы счётчиком Гейгера, щёлкающим на имя Мэрион.
По мере того, как список разрастался, поднимался и его боевой дух. Временами он доставал бумагу из сейфика, даже когда ему нечего было прибавить к своему списку, просто хотел полюбоваться им, восхититься проницательностью, систематичностью, интеллектуальным потенциалом, выраженными в нём. Это было почти так же здорово, как и коллекционирование вырезок по Дороти и Эллен.
– Ты спятил, – сказал он себе однажды вслух, глядя на свой список. – У тебя крыша едет, – упоённо повторил он. Ведь на самом деле думал он совсем другое; он считал себя отважным, дерзким, талантливым и отчаянно решительным.
– Я решил бросить учёбу, – сказал он матери в один из августовских дней.
– Что? – Она стояла в дверях его комнаты, маленькая, худенькая, с рукою, застывшей в воздухе, на полпути к седым всклокоченным волосам.
– В ближайшие недели я направляюсь в Нью-Йорк.
– Ты обязан закончить обучение, – жалобно сказала она. Он молчал. – Что там, ты нашёл работу в Нью-Йорке?
– Нет, но скоро найду. У меня есть идея, над которой я хочу поработать. Как… как бы проект.
– Но ты обязан закончить обучение, Бад, – повторила она нерешительно.
– Я не обязан ничего! – огрызнулся он. В ответ последовало молчание. – Если идея не сработает, в чём я очень сомневаюсь, – я могу преспокойно закончить университет в следующем году.
Она нервно вытерла руки о свой домашний халат.
– Бад, тебе уже двадцать пять. Ты обязан… должен закончить обучение и куда-то устроиться. Ты не можешь продолжать…
– Послушай, дашь ты мне жить так, как я хочу?
Её глаза широко распахнулись.
– То же самое повторял твой отец, – сказала она ровно и вышла из комнаты.
В течение нескольких секунд он стоял у стола, прислушиваюсь к сердитому звону посуды в раковине на кухне. Затем взял в руки журнал и принялся рассматривать обложку, делая вид, что его ничто не волнует.
Несколько минут спустя он вошёл на кухню. Мать стояла у мойки спиной к нему.
– Мам, – начал он извиняющимся тоном, – ты же знаешь, что меня так же беспокоит то, что я пока никуда не устроился. – Она стояла неподвижно, не оборачиваясь к нему. – Ты знаешь, не стал бы я бросать учёбу, не будь эта идея настолько важна. – Он прошёл к столу, сел на стул; она всё так же стояла к нему спиной. – Если она не сработает, я закончу учёбу в следующем году. Я обещаю тебе, мама.
Неохотно она повернулась к нему.
– Что ещё за идея? – спросила она, с расстановкою выговаривая каждое слово. – Изобретение?
– Нет. Не могу тебе сказать, – сказал он виновато. – Всё еще только… на стадии планирования. Прости…
Со вздохом она вытерла руки о полотенце.
– Она не может подождать до следующего года? Когда ты закончишь учёбу?
– В следующем году уже может быть слишком поздно, мама.
Она отложила полотенце в сторону.
– Что ж, мне хотелось бы, чтоб ты обо всём мне рассказал.
– Прости, мама. Я бы тоже этого хотел. Но это одна из тех вещей, которые просто не поддаются объяснению.
Она прошла к нему и, встав у него за спиной, положила руки ему на плечи. Стояла и смотрела вниз на его запрокинутое к ней, обеспокоенное лицо.
– Что ж, – промолвила она, прижимая его к себе за плечи. – Мне кажется, это, должно быть, стоящая идея.
Он счастливо улыбнулся ей.
Часть третья Мэрион
1
Когда Мэрион Кингшип закончила колледж (Колумбийский университет, заведение, требующее от своих питомцев усидчивости и усердия в учёбе, в отличие от того подобия съёмочной декорации студии «Двадцатый век-Фокс» на Среднем Западе, куда поступила Эллен), её отец без лишних церемоний упомянул этот факт в беседе с главой рекламного агентства, обслуживающего «Кингшип Коппер», и Мэрион было предложено работать там в качестве редактора. Хотя это предложение показалось Мэрион весьма заманчивым, она его отвергла. Со временем она сама сумела добиться для себя должности в небольшом агентстве, где имя Кингшип встречалось лишь в виде торговой марки на сантехническом оборудовании, и где Мэрион обнадёжили тем, что в не столь отдалённом будущем её допустят к выполнению редакторских заданий, не первостепенной, конечно же, важности, с учётом того, что эта работа не помешает ей исполнять обязанности секретарши.