– Вы часто здесь бываете? – спросил он.
– Да.
– Я тоже.
Оказалось, теперь скульптура смущает её – потому что рядом стоит Бад Корлисс. Она развернулась и направилась к статуе опустившейся на колени девушки. Он последовал за нею, вышагивая сбоку от неё.
– Успели в тот раз на встречу?
– Да, – отвечала она. Что привело его сюда? Скорей его можно было бы представить прогуливающимся по Сентрал Парку с какой-нибудь повисшей на руке безупречной красоткой типа Эллен…
Какое-то время они молча смотрели на статую. Потом он промолвил:
– Я в самом деле не был уверен, что это вы.
– Почему так?
– Ну, Эллен была не из тех, кто ходит по музеям…
– Сёстры не во всём похожи, – возразила она.
– Да, думаю, это так. – Он начал двигаться по дуге вокруг коленопреклонённой статуи.
– При отделении Изящных Искусств в Колдуэлле был небольшой музей, – начал он. – В основном репродукции и копии. Раз или два мне удалось затащить туда Эллен. Думал, она сумеет проникнуться. – Он покачал головой. – Безуспешно.
– Она не интересовалась искусством.
– Да, – сказал он. – Забавно, как мы пытаемся навязать свои вкусы людям, которых любим.
Мэрион взглянула на него – он стоял по другую сторону статуи.
– Однажды я взяла с собой Эллен и Дороти – Дороти была младшей среди нас…
– Я знаю…
– Я привела их сюда однажды, когда им обеим было чуть больше десяти. А им здесь было скучно. Я решила, что это возрастное.
– Не знаю, – сказал он, возвращаясь к ней по той же дуге, которую только что проделал, обходя статую. – Если бы такой музей был у нас в городке, когда я был мальчишкой, – вы приходили сюда в двенадцать или тринадцать лет?
– Да.
– Вот видите? – сказал он. Улыбка на его лице говорила о том, что они – единомышленники, представители некой высшей касты, к которой никогда не принадлежали Эллен и Дороти.
Мужчина и женщина стремительно вошли, ворвались в зал, буксируя за собою двоих детей.
– Давайте продолжим осмотр, – предложил он, снова оказавшись сбоку от неё.
– Я…
– Сегодня воскресенье, – продолжал он. – Не нужно спешить ни на какие деловые встречи. – Он улыбнулся ей; улыбнулся очень мило, мягко, успокаивающе. – Я один, вы одни. – Он осторожно взял её под руку. – Идёмте, – сказал он с ободряющей улыбкой.
Они прошли весь третий этаж и половину второго, комментируя работы, которые встречались им на пути, а затем спустились на нижний этаж, миновав сверкающие автомобили, казавшиеся столь неуместными внутри здания, вышли через стеклянные двери в сад позади музея. Неспешно перемещаясь от скульптуры к скульптуре, внимательно рассматривали каждую. Приблизились к женщине Майоля,[20] полнотелой, разительно контрастирующей с окружающими её фигурами.
– Последняя знойная мамаша, – заметил Бад.
Мэрион улыбнулась.
– Должна признаться, – начала она, – я всегда немного смущаюсь, когда вижу… статуи подобные этой.
– Эта немного смущает даже и меня, – сообщил он с улыбкой. – Она не обнажённая, она – голая. – Они дружно рассмеялись.
Посмотрев все экспонаты, они присели на одну из скамеек в тыльной части сада и закурили.
– У вас с Эллен были серьёзные отношения, не так ли?
– Не совсем так.
– А я думала…
– Я имею в виду, мы не собирались скрепить их официально. Одно дело быть всё время вместе в колледже, и совсем другое – продолжать оставаться вместе после.
Мэрион молча затянулась сигаретой.
– У нас было много общего, но всё это было поверхностным: общие занятия, общие знакомые – всё, что было связано с Колдуэллом. Я не думаю, однако, что, закончив колледж, мы бы поженились. – Он уставился на свою сигарету. – Эллен очень нравилась мне. Сильнее, чем любая другая девушка. Я места себе не мог найти, когда её не стало. Но… не знаю… она не была очень глубоким человеком. – Он помедлил. – Надеюсь, я вас не обидел.
Мэрион покачала головой, продолжая внимательно глядеть на него.
– Всё было вроде того случая с музеем. Я думал, что смогу, по крайней мере, заинтересовать её некоторыми не слишком сложными художниками, вроде Хоппера[21] или Вуда. Но ничего не вышло. Ей это было совсем неинтересно. И то же самое с книгами или политикой – всем мало-мальски серьёзным. Её всегда хотелось чем-нибудь заняться.
– Дома ей приходилось подчиняться очень строгим правилам. Думаю, она пыталась наверстать упущенное.
– Да, – согласился он. – И потом, она была на четыре года меня младше. – Он затушил свою сигарету. – Но я не знал другой такой славной девушки.
Ответом было молчание.
– Неужели они так ничего и не узнали о том, кто это сделал? – спросил он недоверчиво.
– Ничего. Так ужасно…
Какое-то время они оба сидели молча. Потом заговорили снова; о том, сколько интересных занятий можно найти в Нью-Йорке; как всё замечательно было в музее; о том, что скоро откроется выставка Матисса.
– А знаете, кто мне нравится? – спросил он.
– Кто?
– Не знаю, знакомы ли вы с его работами, – сказал он. – Чарлз Демут.
4
Лео Кингшип сидел за столом, опираясь на него локтями, а пальцы рук сцепив вокруг изготовленного из матового стекла стакана, наполненного молоком, которое он рассматривал с таким вниманием, будто это было какое-то благородное вино.
– Ты видишься с ним часто, так ведь, – сказал он с подчёркнутой небрежностью.
Мэрион аккуратно поставила чашечку кофе на блюдце голубого фарфора, украшенного золотом, затем посмотрела на отца – скользнув взглядом по камчатой скатерти, по хрустальной и серебряной посуде на столе меж ними. Его полное красное лицо выражало саму кротость. Однако глаза его были скрыты от неё отражающими свет ламп стеклами очков.
– С Бадом? – спросила она, прекрасно понимая, что он имеет в виду Бада.
Кингшип кивнул.
– Да, – отвечала Мэрион без увёрток. – Я вижусь с ним часто. – Она помедлила. – Он должен зайти за мной сейчас, в ближайшие пятнадцать минут. – Она выжидающе смотрела на невозмутимое лицо отца, надеясь, что сегодня не будет спора, а иначе вечер окажется полностью испорчен, и в то же время желая, чтобы это случилось, и тогда она могла бы проверить силу своих чувств к Баду.
– Эта его работа, – начал Кингшип, поставив стакан на стол. – Какие у него перспективы?
Похолодев на какое-то мгновение, Мэрион ответила:
– Он сейчас проходит обучение для руководящего состава. Через несколько месяцев он должен стать заведующим отдела. К чему все эти вопросы? – Она улыбнулась одними губами.
Кингшип снял очки. Тяжело посмотрел своими голубыми глазами на дочь, упрямо уставившуюся на него, – это было что-то вроде поединка взглядов.
– Ты привела его сюда на обед, Мэрион, – сказал он. – Ты никого не приводила на обед раньше. Разве это не даёт мне право задать тебе несколько вопросов?
– Он живёт в меблированных комнатах, – сказала Мэрион. – Когда он не обедает со мной, это значит, что он обедает один. Поэтому одним прекрасным вечером я привела его сюда.
– В те вечера, когда ты не приходишь есть сюда, вы обедаете вместе?
– Да, большей частью. Почему мы должны обедать поодиночке? Он учится в пяти кварталах от моего агентства. – Она сама удивлялась уклончивости своих ответов; ведь ни в чём предосудительном обвинить её было нельзя. – Мы обедаем вместе, потому что нам это нравится, – сказала она твёрдо. – Мы очень нравимся друг другу.
– Тогда я тем более имею право задать несколько вопросов, я так полагаю, – заметил Кингшип спокойно.
– Это человек, который мне нравится. Вовсе не тот, кто хочет устроиться на работу в «Кингшип Коппер».
– Мэрион…
Она выхватила сигарету из серебряной сигаретницы на столе и зажгла её серебряной настольной зажигалкой.
– Тебе он не нравится, так?
– Я этого не говорил.
– Потому что он беден, – процедила она.
– Это не совсем так, Мэрион, и ты знаешь это.
На мгновение над столом повисло молчание.
– О, да, – согласился Кингшип, – он в самом деле беден. В тот вечер он не поленился упомянуть это целых три раза. И тот анекдот, что он тут выдал, про женщину, для которой шила его мать.