– Что плохого в том, что его мать брала шитьё?
– Ничего, Мэрион, ничего. Дело лишь в том, что он вспомнил об этом как бы случайно, совершенно случайно. Знаешь, кого он мне напоминает? У нас в клубе есть один парень с больной ногой, немного хромает. Каждый раз, когда мы играем в гольф, он говорит: «Дуйте вперёд, ребята. Билл-Костыль вас догонит». И все еле тащатся, и чувствуешь себя мерзавцем, если побеждаешь его.
– Боюсь, я не заметила сходства, – сказала Мэрион. Она поднялась из-за стола и направилась в гостиную; оставшийся в столовой Кингшип озадаченно провёл рукою по остаткам жидких сивых волос на просвечивающем сквозь них скальпе.
В гостиной было большое окно, смотревшее на Ист-Ривер. Мэрион встала перед ним, одною рукой касаясь толстой ткани портьеры. Спустя немного времени за спиной у неё послышались шаги вошедшего в комнату отца.
– Мэрион, поверь мне. Единственное, чего я хочу, это видеть тебя счастливой, – начал он, не без труда подбирая слова. – Признаю, я не всегда так… беспокоился об этом, но разве я… не стал относиться к тебе по-другому с тех пор, как Дороти и Эллен…
– Я знаю, – согласилась она неохотно. Она перебирала пальцами складку портьеры. – Но мне практически двадцать пять – я взрослая женщина. Ты не должен обходиться со мной, как…
– Я просто хочу уберечь тебя от поспешных решений, Мэрион.
– В этом нет никакой необходимости, – возразила она тихонько.
– Это всё, чего я хочу.
Мэрион продолжала внимательно смотреть в окно.
– Почему ты его не любишь? – спросила она.
– Это не так. Он… не знаю, я…
– Ты боишься, что я уйду от тебя? – медленно произнесла она, как будто её удивляла сама мысль об этом.
– Ты и так уже ушла от меня, разве не так? У тебя своя квартира.
Она повернулась лицом к отцу, стоявшему возле стены.
– Знаешь, на самом деле тебе стоило бы поблагодарить Бада, – сказала она. – Я хочу кое-что тебе рассказать. Я не хотела приводить его сюда на обед. Предложив ему это, я сразу же об этом пожалела. Но он настоял. «Он твой отец, – сказал он. – Подумай о его чувствах». Видишь, для Бада важны семейные узы, даже если для меня это не так. Так что тебе следовало бы поблагодарить его, а не проявлять антагонизм. Потому как, чтобы он ни делал, это сближает нас. – Она снова отвернулась к окну.
– Хорошо, – сдался Кингшип. – Наверно, он замечательный парень. Я просто хотел удостовериться, что ты не совершаешь ошибку.
– Что ты имеешь в виду? – она снова к нему повернулась, в этот раз медленнее, напрягшись всем телом.
– Я просто не хочу, чтоб ты наделала ошибок, вот и всё, – неуверенно ответил Кингшип.
– Тебе что-нибудь ещё интересно о нём узнать? – потребовала Мэрион. – Наводишь справки через третьих лиц? Кому-то поручил проверить его?
– Нет!
– Как ты проверял Эллен?
– Тогда Эллен было семнадцать! И я оказался прав, разве не так? Разве в том парне было что-нибудь стоящее?
– Хорошо, мне двадцать пять, и я живу своим умом! Если ты кому-нибудь поручил следить за Бадом…
– Да мне и в голову не приходило!
Мэрион впилась в него взглядом.
– Бад нравится мне, – произнесла она с расстановкой, чужим голосом. – Он мне очень нравится. Понимаешь ли ты, что это значит, найти, в конце концов, того, кто тебе нравится?
– Мэрион, я…
– И если ты сделаешь что-нибудь, хотя бы что-нибудь, чтобы он почувствовал себя нежеланным или непрошенным, почувствовал, что для меня он недостаточно хорош, – я никогда тебе этого не прощу. Клянусь богом, я никогда больше не заговорю с тобой – до конца своей жизни.
Она снова отвернулась к окну.
– Мне и в голову такое не приходило. Мэрион, клянусь… – какое-то время он бессильно смотрел на её неестественно прямую спину, затем с усталым вздохом опустился в кресло.
Несколько минут спустя тишину нарушил звук дверного звонка. Мэрион кинулась от окна к двустворчатой двери, ведущей в прихожую.
– Мэрион, – Кингшип поднялся из кресла.
Она остановилась, оглянулась на него. Из прихожей донеслось щёлканье открываемой парадной двери, неразборчивый шум разговора.
– Попроси его задержаться на несколько минут – выпить чего-нибудь.
Она не сразу ответила.
– Хорошо. – Замешкалась на секунду у порога. – Прости, что я так разговаривала с тобой. – И вышла из комнаты.
Кингшип смотрел ей вслед. Затем повернулся к камину. Отступил на шаг назад, разглядывая себя в зеркале, нависающем над каминной полкой. Оттуда на него смотрел упитанный человек в костюме за триста сорок долларов, стоявший посреди гостиной, что обходилась ему в семьсот долларов ежемесячно.
Затем, подтянувшись, расправив плечи, нацепив на лицо улыбку, он развернулся и направился к дверям с протянутой для пожатия рукой.
– Добрый вечер, Бад, – промолвил он.
5
День рождения Мэрион выпал на субботу в начале ноября. Утром она впопыхах провела уборку квартиры. А в час дня уже подходила к небольшому зданьицу в тихом ответвлении Парк Авеню. Не слишком приметная серебряная пластина у белых дверей извещала прохожих, что внутри помещается вовсе не кабинет практикующего психиатра и не студия художника-декоратора, а ресторан. Лео Кингшип ожидал свою дочь за белой дверью, покорно сидя на диване в стиле рококо времён Луи XV и листая предоставленный администрацией заведения экземпляр «Гурмана». Он отложил журнал в сторону, поднялся с дивана и поцеловал Мэрион в щёку, поздравляя её с днём рождения. Maitre d'hotel[22] с трепещущими пальцами и неоновыми зубами препроводил их к заказанному столику, коршуном подхватил с него табличку «Занято» и разразился потоком чисто галльского красноречия, помогая дорогим гостям усесться на стулья. В центре стола помещался целый остров из роз; напротив Мэрион лежала шкатулка, обёрнутая белой бумагой, окутанная настоящим облаком золотистой ленты. Кингшип притворялся, что не замечает её. Пока он был занят изучением карты вин и ответами на предложения метрдотеля «Если вам будет угодно, месье», Мэрион, от волнения разрумянившаяся, со сверкающими глазами, освободила шкатулку от золотых тенет. Внутри покоился золотой диск, украшенный созвездием крохотных жемчужин. Мэрион ахнула и, как только maitre d'hotel ушёл, радостно поблагодарила отца за подаренную брошь, сжав его ладонь, которая как будто случайно оказалась лежащей на столе рядом с её рукой.
Сама бы она не выбрала для себя такую брошь; дизайн казался чересчур вычурным на её вкус. Её радость была, однако, искренней; каким бы этот подарок ни был сам по себе, Мэрион растрогало то, что отец на него решился. В прежние времена потолок щедрости Лео Кингшипа в дни рождения дочерей не поднимался выше стодолларового купона для покупки в одном из универсальных магазинов на Пятой Авеню; вручение таких купонов автоматически входило в обязанности его секретарши.
Расставшись с отцом, Мэрион провела сколько-то времени в салоне красоты, а затем вернулась к себе домой. Ближе к вечеру тишину в её квартире нарушил дверной звонок. Она нажала кнопку отпирания замка внизу. Через несколько минут посыльный стоял у порога квартиры, драматически задыхаясь, как если бы принёс что-нибудь гораздо тяжелее коробки из цветочного магазина. Чаевые в размере четвертака успокоили его дыхание.
В коробке, под зелёной вощёной бумагой, находилась белая орхидея, укреплённая на заколке. Сопроводительная карточка была немногословна: «Бад». Встав перед зеркалом, Мэрион прикладывала цветок на пробу то к волосам, то к запястью, то к плечу. Затем она прошла на кухню и поместила растение в его коробке в холодильник высотой примерно в половину человеческого роста, перед тем сбрызнув водой тропические лепестки, похожие на пальцы со вздувшимися венами.
Он пришёл ровно в шесть. Дважды быстро надавив кнопку рядом с именной табличкой Мэрион, он замер в ожидании перед дверью. Он успел стянуть с руки перчатку серой замши – чтобы смахнуть пушинку с лацкана своего тёмно-синего пальто – прежде, чем послышались шаги приближающейся хозяйки. Распахнулась занавешенная изнутри тёмной портьерой дверь, и появилась Мэрион, сияющая, с белою звездой орхидеи, приколотой к чёрной материи пальто. Они взялись за руки. Поздравив её с днём рождения и пожелав самого большого счастья, он поцеловал её в щеку, так, чтобы не смазать помаду у неё на губах, которая, как он успел заметить, была уже не столь светлой, как в день их первой встречи.