Наверху, выбравшись из люка, он ступил на рифлёный металлический пол галереи. Грохот машин доходил сюда ослабленным, но воздух здесь был жарче, а запах меди – сильнее. Узкая дорожка, ограждённая тяжёлыми цепями на железных стойках, проходила как раз под коньком крыши здания, вытянувшись на половину его длины. Дальним своим концом она упиралась в стальную стенку двутавровой опорной колонны, которая была футов на двенадцать её шире. Параллельно галерее, только ещё выше, по обе стороны от неё шли подкрановые пути. Колонна посредине здания их не касалась и не ограничивала, точно так же они продолжали тянуться под потолком и в северной половине здания.
Приблизившись к левой стороне дорожки, руками уцепившись за макушку ближайшей из стоек, поддерживающих цепи, – она доходила ему примерно до пояса – он посмотрел вниз. И увидел бочоночки конверторов и фигурки рабочих, суетившихся среди них…
Взгляд его передвинулся чуть дальше по ходу галереи. По правую руку от него, футах в десяти от галереи и двадцатью футами ниже висела на крюке бадья с медью, наполненный раскалённой зелёной жидкостью ковш на своём медлительном пути к другому концу здания. Сияющая поверхность расплавленного металла курилась прозрачным дымком.
Он пошёл следом, медленно переступая по металлическому полу, левой рукой придерживаясь за провисающие между стойками цепи. При этом выдерживал такую дистанцию, чтобы тепловое излучение из ковша лишь чувствовалось, не становилось обжигающим. Позади него, он слышал, продвигались вперёд Лео и Деттвайлер. Взгляд его скользнул вверх по тросам крюка – их было по шесть с каждой стороны блока – до самой кабины крана, футах в двенадцати над его головой. В окошко было видно плечо машиниста. Затем снова впился глазами в расплавленную медь в бадье. Сколько её там? В тоннах? А в долларах? Тысяча? Две тысячи? Три? Четыре? Пять?..
Приблизившись к стальной колонне, он увидел, что галерея не просто упирается в неё; на самом деле, она, раздаваясь футов на шесть вправо и влево, выравнивалась с колонной по ширине и, таким образом, представляла собой что-то вроде буквы Т на очень длинной ножке. Бадья с медью скрылась за колонной. Догоняя её, он повернул на левое ответвление дорожки. Здесь она по-настоящему обрывалась, ограждаемая цепью трёхфутовой длины. Левой рукой он оперся на угловую стойку, правой – на край стенки колонны, нагретой, как оказалось, весьма основательно. Чуть наклонившись вперёд, попытался увидеть за колонной удаляющуюся бадью.
– Куда она теперь направляется? – крикнул он.
– К рафинирующим печам. Затем её разольют в мульды, – ответил Лео, приближаясь к нему сзади.
Он обернулся. Лео и Деттвайлер стояли перед ним плечом к плечу, перекрывая дорожку. Странно неподвижные выражения застыли на их лицах. Он похлопал колонну слева от него.
– А что за нею? – поинтересовался он.
– Рафинирующие печи, – ответил Лео. – Еще какие-нибудь вопросы?
Он покачал головой, озадаченный неожиданной мрачностью своих спутников.
– Тогда у меня есть один к тебе, – сказал Лео. Его глаза за стёклами очков казались двумя голубыми ледышками. – Как ты заставил Дороти написать ту предсмертную записку?
14
Всё вокруг куда-то провалилось; пол ушёл из-под ног, исчез завод, весь мир точно растворился; как песочный замок, размытый волной; и он повис в пустоте, видя только уставившиеся на него голубые ледышки глаз, оглушённый вопросом Лео, разрастающимся, реверберирующим точно под медью колокола.
Затем Лео и Деттвайлер снова возникли у него перед глазами; опять на него обрушился грохот завода; скользкая поверхность колонны материализовалась под левой рукой, а покрывшаяся собственной его испариной макушка стойки – под правой; под ногами опять был металлический пол галереи – только нет, пол вернулся как бы не полностью; он ходил под ним ходуном, будто незаякоренная лодка на волнах, потому что коленки его – о, Боже! – были словно из желе, они дрожали и тряслись.
– Что ты… – было начал он, но звуки застряли в горле. – О чём ты… говоришь…
– О Дороти, – процедил Деттвайлер. Медленно продолжил: – Ты хотел жениться на ней. Из-за денег. Но потом она забеременела. Ты понял, что не получишь денег. И убил её.
Неуверенно протестуя, он потряс головой.
– Нет, – пробормотал он. – Нет! Она совершила самоубийство! Она послала письмо Эллен! Ты же знаешь это, Лео!
– Ты хитростью заставил её написать это письмо, – возразил тот.
– Как – Лео, ну как бы я смог? Как, чёрт возьми, я смог бы такое?
– Вот это ты нам сейчас и расскажешь, – сказал Деттвайлер.
– Я почти не знал её!
– Ты совсем её не знал, – сказал Лео. – Так ведь ты сказал Мэрион.
– Верно! Я не знал её совсем!
– Ты только что сказал, что почти не знал её.
– Я не знал её совсем!
– Ты послал запрос на наши издания в тысяча девятьсот пятидесятом, – стиснул кулаки Лео.
Вытаращив глаза, Бад плотнее охватил рукой стенку колонны.
– Что за издания? – Это был шёпот, ему пришлось повторить: – Что за издания?
– Проспекты, которые я нашёл в сейфе у тебя в комнате в Менассете, – пояснил Деттвайлер.
Пол дико нырнул у него под ногами. Сейф! О, Иисусе! Проспекты, а что ещё? Вырезки? Слава Богу, он выбросил их! Проспекты и – список предпочтений Мэрион! О, Господи!
– Кто ты такой? – взорвался он. – С какого хрена ты взялся, чтобы вламываться в чужие…
– Стой где стоишь! – прикрикнул Деттвайлер.
Сделав единственный шажок вперёд, Бад отступил назад, снова ухватился за стойку.
– Кто ты? – прокричал он.
– Гордон Гант, – ответил тот.
Гант! Типчик с радио, подзуживавший полицию! Да как, на хрен, он…
– Я знал Эллен, – сказал Гант. – Я познакомился с ней за несколько дней до того, как ты убил её.
– Я… – Он понял, что обливается потом. – С ума сошёл! – закричал он. – Да ты с ума сошёл! Кого ещё я убил? – Обращаясь к Лео: – Ты его слушаешь? Тогда ты тоже сумасшедший! Я никогда никого не убивал!
– Ты убил Дороти, Эллен и Дуайта Пауэла, – перечислил Гант.
– И почти что убил Мэрион, – добавил Лео. – Когда она увидела этот листок…
Она видела список! О, Боже Всемогущий!
– Я никогда никого не убивал! Дорри покончила с собой, а Эллен и Пауэлла убил квартирный взломщик!
– Дорри? – уцепился Гант.
– Я… все звали её Дорри! Я… я никого никогда не убивал! Только япошку, и то это было на войне!
– Тогда почему у тебя ноги трясутся? – спросил Гант. – Почему с тебя пот течёт?
Он вытер лицо. Не терять контроль! Держать себя в руках! Он глубоко втянул в себя воздух… Спокойнее, спокойнее… Им ничего не доказать, ни хрена не доказать! Им известно про список, про Мэрион, о проспектах – о'кей – но у них нет доказательств о… Он сделал ещё один вдох.
– Вам ничего не доказать, – сказал он. – Потому что здесь нечего доказывать. Вы сумасшедшие, оба. – Он вытер ладони о свои брюки. – О'кей, я знал Дороти. Её знали ещё дюжина ребят. И я всё время имел в виду только деньги. А что, это запрещено законом? Что ж, свадьбы в субботу не будет. О'кей. – Он расправил пиджак непослушными руками. – Уж лучше я останусь бедным, чем стану зятем у такого козла, как ты. А теперь с дороги и дайте мне пройти. Я не намерен торчать здесь и базарить с какими-то спятившими лунатиками.
Они не пошевелились. Они стояли плечом к плечу в шести футах от него.
– Прочь, – сказал он.
– Потрогай цепь позади себя, – предложил Лео.
– С дороги и дайте пройти!
– Потрогай цепь позади себя!
Какую-то секунду он смотрел на застывшее, как камень, лицо Лео, затем медленно повернулся назад.
Ему не нужно было трогать цепь, достаточно было взглянуть на неё: металлическое ушко стойки разомкнулось, стало похожим на сильно разогнутую букву С, и едва цепляло крайнее из тяжёлых звеньев цепи.
– Мы уже побывали здесь, пока Отто водил тебя по цеху, – объяснил Лео. – Потрогай.