Она открыла ранец, положила колоду карт в бархатном мешочке на стол и собралась было усесться за него.
— Не так скоро. — Он протянул руку. Девушка вручила ему ранец, который он пристально осмотрел. Удовлетворенный тем, что ничего эдакого в нём не обнаружил, мужчина бросил его на пол и сказал: — Ты же не станешь возражать, если я для пущей убедительности, обыщу тебя на предмет припрятанного оружия?
У неё по коже побежали мурашки.
— Я даю вам слово, что безоружна.
— На слово предателя едва ли можно полагаться.
Кестрел выпрямилась и ни разу не шелохнулась, пока его руки шарили по её разоблачённому от доспехов телу. Пальцы императора нигде не задерживались, пока не подобрались к девичьему горлу, а потом надавили посильнее, чтобы почувствовать пульс, подскочивший и помчавшийся вскачь без оглядки.
Он сказал:
— Можешь и меня обыскать.
— Нет.
— Уверена? — На долю секунды Кестрел показалось, что он хотел вынудить её признаться, что ей не хочется прикасаться к нему.
— Я вам доверяю.
— Ну что ж, маленькая лгунья, давай сыграем.
Приближающаяся армия валорианцев производила впечатление серебряной реки, искрящейся солнечными зайчиками на солнце.
Арин взглянул на этот поток через подзорную трубу. Генерала он не обнаружил.
Донёсся тоненький свистящий вой.
Арин опустил подзорную трубу.
Вой прекратился.
Крик боли.
Стрела застряла в горле геранца.
Воздух проткнул поток стрел. В них, из-за деревьев по обе стороны от дороги, стреляли валорианские Всадники.
Они расселись. Кестрел откинулась на спинку стула, развязала бархатный мешочек и высыпала колоду на стол.
Она потянулась, чтобы перетасовать её, но, как Кестрел и предполагала, император не дал ей этого сделать.
— Давай-ка, для начала убедимся, что эта колода не отличается от прочих, не возражаешь? — поинтересовался он.
Он оглядел рубашки и лицевые стороны. Когда убедился, что в колоде надлежащее количество Клыков и Жал, он перевернул их рубашками вверх и перемешал. Его лицо выражала спокойствие, но руки излучали нетерпение. Он коснулся каждой карты, но едва-едва. Ему не терпелось сыграть.
Кестрел внимательно всмотрелась в его лицо. Похоже, он не заметил, что четыре карты блестят больше прочих. Помог сумрак позднего часа. Он взял себе карты.
Желудок Кестрел стянуло в тугой узел, когда она заметила, что заветные четыре карты остались в колоде, из которой они с императором по очереди будут тянуть карты на протяжении всей игры.
Она взяла себе карты. Арин как-то предупредил её, что когда у неё шансы на победу очень велики, отсутствующий вид весьма определенно демонстрирует окружающим её уверенность. «Не думаю, что это кто-то замечает, — сказал он тогда. — Выражение твоего лица не меняется. У тебя нет какого-то особого жеста, и мышцы не начинают непроизвольно подёргиваться. Я просто интуитивно чувствую появление энергии внутри тебя, которую не могу постичь, а если бы мне все же это удалось, то меня бы ударило этим как молнией».
Она старалась не думать о своем плане, переживая, что даже сама мысль об этом отразится на её лице. Кестрел почувствовала, что нынешнее выражение лица застыло, как глина в печи.
«Играй, Кестрел».
Она открыла первую карту. Император сделал то же самое.
Она обнаружила, что молится богу Арина. «Прошу тебя, пусть это закончится побыстрее».
Но ответа она не услышала.
— Держать строй, — прокричал Рошар, когда стрелы полетели в них. Восточные арбалеты выстрелили в деревья.
Рошар приказал Хашу, своей правой руке, вести его часть войска в лес слева от дороги. На себя же Рошар взял правую сторону.
— Мы позаботимся о Всадниках, — сказал он Арину, — ты командуй наступлением на дороге.
Арин ухватил принца за плечо.
— Ты увязнешь в грязи. И вы будете как на ладони у Всадников, они вас перестреляют ещё до того, как вы доберетесь до деревьев.
— Выбора особого нет. Продолжай вести ответный огонь. Дакранские лучники — жители равнин. Они знают своё дело.
— Но они не боги.
— Станут ими, чтобы защитить своего принца.
А потом Рошар ушёл и Арин сосредоточил все свое внимание на дороге, потому что враг несся лавиной прямо на них. Осталось совсем чуть-чуть. Они почти здесь. Почти…
Здесь.
Пока они играли, дождь сошёл на нет. Бокалы вина так и стояли нетронутыми. В колоде всё ещё лежали, притаившись среди других, четыре крапленые карты.
Наступила очередь императора делать ход. Он потянулся к колоде, но остановился. В его жестах наблюдалось слишком много театральности. Он ни в чём не сомневался и даже не пытался притвориться нерешительным, открыто издевался над нерешительностью как таковой, потому что прекрасно знал, что именно это она сейчас испытывает.