— Что произошло?
— Не знаю. Я не рассмотрел. Они все равно уехали.
— И это всё?
Мужчина замялся, смутившись из-за тона Арина.
— Мне не следовало приходить?
— Нет, да. — Арин ненадолго зажмурился. Его пульс был слишком быстр. — Ты правильно поступил, что пришёл.
— Простите, я потерял моль.
— Не переживай об этом. Только скажи… она говорила с тобой на геранском?
— Да.
— Уверен?
Посланник странно на него посмотрел.
— Я в состоянии узнать родной язык. Это был её родной язык, как для вас и меня.
«Я не говорю на геранском», — вспомнил он признание Риши. Она также никогда не упоминала, что была шпионкой. Арин решил это сам, со слов Тенсена.
— Ты сказал, что не смог рассмотреть, но что именно?
— Я не мог заглянуть в повозку. Стены были сплошными, без прорех, да и дверь тоже. Я видел её только в окно.
— Опиши ее.
— Не могу.
Арин очень старался говорить ровно.
— Что ты подразумеваешь под «я не могу»? Ты видел её. Это твои слова.
— Да, но… — мужчина, определенно, тоже был расстроен, — я видел только её руку.
— Какого цвета была кожа? Как моя? Твоя?
— Более или менее. Хотя, наверное, менее. Бледная. Такого цвета, как у домашних слуг.
Не дакранка.
— Наверняка, ты можешь сообщить что-то ещё. — Арин чувствовал, что ему всё труднее усидеть на месте. — Что случилось с заключенной?
Мужчина потер обветренную шею, избегая взгляда Арина.
— Страж меня ударил. В голове звенело. Я не слышал, чем они занимались внутри повозки. Не знаю, что они сказали. Но она ужасно кричала.
— А потом?
— Повозка поехала на север, прямиком в тундру.
Рошар угрожающе произнес:
— Ты полагал, что моя младшая сестра шпионила для Герана, и не посчитал нужным упомянуть об этой мелочи?
— Я говорю тебе об этом теперь.
— Арин, порой, ты мне по-настоящему очень не симпатичен.
— Это был не мой секрет. Тенсен сказал, что по условиям договоренности, личность шпиона должна оставаться в тайне. Я надавил на него, и он назвал имя. Я восхищался ею. Все в этом городе были бы мертвы, если бы она не сообщила Тенсену про яд в акведуках. И если она хотела анонимности, то я должен был уважать её решение.
— То есть ты говоришь, что ты из уважения спасал свою шкуру. Может быть, мы с королевой повели бы себя несколько иначе, если бы знали, что ты используешь нашу сестру для добычи информации, ради которой она могла погибнуть.
— Это была не твоя сестра.
— Не в этом суть!
— Понимаю, но как бы ты поступил на моем месте?
Рошар угрюмо уставился на камин библиотеки. В нём уже не один месяц не разводился огонь, но запах гари всё равно висел в воздухе. Принц играл с кольцом на пальце — толстой полоской, выглядевшей так, словно её отлили из тусклого чёрного камня. Обычно восточные люди не носили колец, они предпочитали, чтобы их руки не утяжеляли украшения. Арин знал, что у этого кольца имелось особое предназначение: в нём содержалась жидкость, вызывающая онемение. Он никогда не спрашивал об этом, но подозревал, что она может и убить. Рошар покрутил кольцо.
— Арин, — тихо произнес он, — а ты умеешь добиваться своего.
— Я знаю, прости, — повторил Арин.
— Итак, значит, твоя Моль — не моя сестра.
— Да.
— Она геранка.
— Да.
— Мёртвая геранка.
Арин покачал головой.
— Её сослали в трудовой лагерь в тундре.
— Это равносильно смерти, — заметил Рошар.
— Это трудовой лагерь. Нельзя заставить трудиться мёртвое тело. Прошёл всего месяц. Она может быть ещё жива.
Взгляд Рошара метнулся к Арину.
— Нет, о нет. Даже не думай о том, о чем, я думаю, ты думаешь.
— Я мог бы возглавить небольшой отряд на север…
— Остановись немедленно.
— Она может обладать ценной информацией.
— Оно того не стоит.
— Она не заслуживает подобной участи.
— Она знала, во что ввязывалась. Все наши шпионы осознают риск. — Чуть ласковее Рошар добавил: — Невозможно спасти всех.
Арин медленно выдохнул. Он прижал ладони к глазам. Руки у него были холодными. Руки Кестрел всегда сначала холодны, когда к ним прикасаешься. Ему нравилось чувствовать, как они медленно согревались…
Арин одёрнул себя. Он с подозрением относился к работе своего разума, когда тот без причины то и дело возвращался к Кестрел, но его мысли не единожды возвращались к ней и работному дому, словно он был ловчей птичкой, а она наматывающейся блесной.