— Я рассказал вам все, что знал, — сказал посланник.
По дороге к своей бывшей детской, его чувство тревоги сменилось настоящей паникой при мысли о том, что он может не застать там того мужчину, что придется его разыскивать и что столько времени упущено… но стоило Арину постучать, как посланник почти сразу же открыл ему.
— Я задавал тебе не те вопросы, — сказал Арин. — Я хочу еще раз тебя расспросить. Ты сказал, что заключенная просунула руку между решетками повозки, чтобы отдать тебе моль.
— Да.
— Но ты не мог её рассмотреть как следует.
— Всё так.
— Но ты сказал, что она была геранкой. Почему ты так решил, если не видел её толком?
— Потому что она говорила по-герански.
— Безупречно.
— Да.
— Без акцента.
— Без.
— Опиши её руку.
— Я не уверен…
— Начни с кожи. Ты сказал, что она бледнее твоей и моей.
— Да, она как у домашних слуг.
А это означает, что их кожа не слишком отличается от валорианской.
— Ты рассмотрел её запястье, предплечье?
— Запястье — да. Теперь, когда вы об этом упомянули… Она была закована. Я видел кандалы.
— Ты видел рукав платья?
— Вроде да. Кажется, синее.
— Тебе кажется или ты уверен? — Арина переполняли страх и надежда.
— Не знаю. Все случилось слишком быстро.
— Пожалуйста, это важно.
— Я боюсь ошибиться.
— Хорошо, хорошо. Это была правая или левая рука?
— Я не знаю.
— Ты можешь мне сказать хоть что-нибудь? Может, у нее на руке был перстень?
— Нет, я не видел, но…
— Да?
— У неё была родинка. Возле большого пальца. Похожая на маленькую черную звезду.
— Арин. — Рошар ненадолго зажмурился, а потом посмотрел на него так, словно увидел нечто отталкивающее, но при этом завораживающее, как обычно смотрят на причуды природы, например, на животных, рожденных двухголовыми. — Это звучит…
— Мне плевать, как это звучит.
— Ты уже думал о ней в таком ключе и прежде.
— Я должен был прислушиваться к себе. Она солгала. Я поверил, а не следовало.
— Арин, она мертва.
— Покажи тело.
— Я за тебя переживаю. Я серьезно.
— Мне не нужны солдаты. Я отправлюсь в тундру один.
— Я не об этом.
— Я знаю, но я всё равно иду.
— Ты не можешь отправиться в погоню за призраком прямо в разгар войны.
— Я вернусь.
— Тундра — территория Валории. Ты хоть представляешь себе, что они с тобой сотворят, попадись ты им? Ты не сможешь скрыть того, кто ты есть. Твой шрам…
— Я тебе не нужен. Ты же сам сказал.
— Да я пошутил!
Арин протянул Рошару копию плана миниатюрной пушки, который отдал Сарсин.
— Я попросил кузину встать во главе производства. Но один Геран не выстоит в сражении. А для такой пушки не нужно много физической силы. И ты можешь нескольким людям поручить создание разных частей механизма. Если ты начнешь сейчас, то у тебя будет небольшой запас оружия к моему возвращению.
— И ты вот так просто отдаешь мне это?
— Мне следовало сделать это раньше.
— Вот как поступают люди, собравшиеся покончить с собой.
Арин покачал головой.
— Самоубийство — недостойная смерть.
Рошар выпрямился в полный рост. Он скрестил руки, пальцы положив на бицепсы.
— Я мог бы удержать тебя силой. У нас в стране есть такие законы, которые позволяют удержать психов, чтобы они не навредили себе.
— Можешь кое-что сделать для меня? — произнес Арин.
— Боюсь спросить.
— Одолжи своё кольцо.
Глава 7
В воздухе тундры висела белая дымка. Арин сидел на корточках за чахлым кустиком, утопив сапоги в холодной грязи, которая просачивалась внутрь, и наблюдал через подзорную трубу за заключенными, тянувшимися темной вереницей вдоль основания вулкана. Он внимательно осмотрел каждого заключённого, попавшего в поле зрение трубы. Но лиц разглядеть так и не сумел. Туман был слишком плотным. Когда заключённые прошли через ворота лагеря, те за ними захлопнулись.
Он дождался темноты. Температура резко упала. Где-то вдали завыл волк.
Илян, посланник, предупредил его о волках. Он показал Арину дорогу в тундру, которая никоим образом не пересекалась с валорианской, ведущей в трудовой лагерь. Они спали днём, а ночью ехали. Илян остался ждать Арина у мелкого озерца, где они сделали последнюю остановку, чтобы выгрузить снаряжение и оставить пастись трех лошадей. Арин запомнил, как Джавелин поднял голову, чтобы проводить его взглядом.
Арин был внутренне спокоен. Он смотрел на закрытые ворота. Юноша был напряжен и собран, и не думал ни о чем, только о том, что ему нужно делать. Арин подальше спрятал эмоции, которые овладели им после новостей Рошара. Он словно закутал тягучее липкое горе, окрыленное надеждой, в промозглый туман. Это позволяло держало в страхе чувство, которое разрушило его, лишило возможности дышать: раскаяние.