Выбрать главу

Ему понятно было их повиновение. После вторжения валорианцев, ему пришлось подчиниться. Выбора не было. Арин видел, что случалось с теми, кто этого не сделал. Он был перепуганным ребёнком. Но потом он вырос и изменился, Арин научился сопротивляться. И последствия этого никогда не обходили его стороной. Разбитые губы. И не только. Порой ему казалось, что неповиновение возникало повсюду, и это меняло его взгляды. Ломало сознание, суть вещей. Как-то раз, чтобы доказать правоту, ему туго стянули голову уздечкой, а в рот вставили металлический стержень.

После десяти лет проведенных в рабстве, Арин познал послушание во всех его проявлениях. Страх боли, твёрдое, данное себе, обещание отомстить. Безнадежность. Рутина переломов, случившихся несчетное количество раз по вине кулака или ремня. Мысли о том, как он отплатит хозяину его же монетой, только страшнее, примерив на себя его шкуру. Он был склонен не к неповиновению, независимо от того, как глупо это было, потому что в то мгновение, он был тверд в непоколебимости своей воли, — и ни у кого не было права это менять. Но потом боль изменила его. И унижения. Он стал послушным от безысходности.

Но он так и не увидел здесь подобного послушания. Он стал свидетелем того, как стражники согнали заключённых в линию. Те, словно были стадом коров. Они не были даже похожи на людей, притворявшихся животными, которых он сам не раз видел, и притворялся таковым. Здесь, в тундре, не было никакого сопротивления, никакого намека на ненависть.

Арин не мог представить, чтобы Кестрел подчинялась вот так. Он в принципе не мог представить Кестрел подчиняющейся.

Он напряженно пытался разглядеть её в рваной очереди заключенных. Может быть, она в начале очереди? А может быть, она изменилась настолько, что он не сможет её узнать?

А может быть, её вообще здесь нет?

Стражник потянулся за киркой Арина. Арин отдернул руки. Ему хотелось схватить кирку и воткнуть её острие стражнику в горло.

Страж внимательно посмотрел на Арина. Молодой человек заставил себя разжать пальцы и выпустил кирку.

Он встал в очередь, как это делали все. Заключенных повели в лагерь.

* * *

Арин не стал принимать ни пищу, ни воду, что выдавались во дворе. Он медленно выливал суп из миски в грязь, когда увидел её. Кестрел стояла к нему спиной. Её волосы были спутаны. Увидев, как она исхудала, Арин с трудом сглотнул. На мгновение он решил, что ошибся, это не могла быть она. Но ошибки не было.

Её вели в тюремный блок с другими женщинами. «Оглянись. Пожалуйста». Но она не оглянулась, а потом Арина повели в противоположном направлении. У него ныло сердце от того, что приходилось делать то, что велели.

Пока он не оказался в мужском блоке.

Он подошёл сзади к ближайшему стражнику, схватил валорианца за голову и свернул ему шею.

Там были и другие стражники. Они пошли на него. Арин каждого ужалил кольцом Рошара, и те рухнули без сознания на землю. Молодой человек обыскал их и нашел ключи. Потом запер заключенных. Он набил их в камеру битком, сколько вошло, только бы сэкономить время.

* * *

В женском блоке стояла тишина. Большая часть заключённых уже находилась в своих камерах, став тенями на земле.

В конце коридора стояла валорианская женщина с серебряными косами. Она и увидела Арина. Стражница выхватила свой кинжал, а потом открыла рот и закричала. Арин бросился к ней, увернулся от кинжала, прижал руку к её лицу и ужалил кольцом. А затем, когда ключи оказались у него в руках, он пошёл от камеры к камере. Он хриплым шепотом звал Кестрел по имени. Ответа не было. В нём клубились вперемешку кислота страха, надежды и отчаяния.

И вдруг он замер. Арина увидел её спящую, лежащую в грязи. И вновь она оказалась к нему спиной, но он узнал этот изгиб позвоночника и остроту её плеча, и то, как вздымались и опускались рёбра. Он замешкался с ключами.

Арин неустанно повторял её имя. Он умолял её очнуться. Одни и те же слова срывались с его губ снова и снова. Он даже не был уверен, что вообще произносит эти слова вслух. Когда Арин зашёл в камеру и прикоснулся к её щеке, а она так и не очнулась, он приподнял её тело. Голова девушки запрокинулась назад. Кестрел спала. Какая-то часть Арина понимала, что ему, возможно, придется влепить ей пощечину, чтобы разбудить, но потом другая часть заставила его отказаться от этой мысли. Он бы ни за что этого не сделал, никогда, он убил бы любого, кто осмелился бы это сделать.