— Только для того, чтобы согреть тебя, — сказал он, но в его голосе прозвучал вопрос.
— Ты говоришь, что мы были друзьями.
— Да.
— Мы так делали раньше?
Еще одна пауза.
— Нет.
Тряску всего тела сменила дрожь. Она обнаружила, что придвинулась к нему еще ближе, да так и осталась лежать. Его сердце билось очень быстро. Он обнял её и его руки заставили её чувствовать себя более цельной, более настоящей и менее готовой разлететься на стеклянные осколки. Кестрел успокоилась и расслабилась, благодаря его теплу.
Однако, заснуть у неё всё равно не получилось. Как и у него. Она чувствовала, что он не спит. У девушки мелькнула мысль, что он не спит, потому что не спит она. Кестрел не знала, почему верила в то, что это было правдой. Трудно было примириться с единственным воспоминанием о нём: его лицо на рынке, он находится на расстоянии от неё. Губы врага, глаза врага.
Но он был здесь, он спас её и ничего от неё не ждёт — только бы она вспомнила, но уже перестал просить даже и об этом. Ей был знаком его запах. Знала, что он ей нравился. Он протянул руку, чтобы потрогать её пульс на шее. Он приложил пальцы к коже чуть твёрже, чтобы прикосновение могло показаться нежным, как будто сомневался, что она жива.
Разве они никогда не делили постель прежде? Нет. Она бы это запомнила. А запомнила ли?
Где-то вдали, в тундре, зазвучал мелодичный плач.
Волки. Их плач казался таким одиноким. И все же прекрасным, когда они взывали друг к другу.
Утром она обнаружила, что ей все-таки удалось поспать. Пробуждение было тяжёлым. Арина в палатке не было.
У нее ёкнуло сердце. Должно быть, она довольно шумно двигалась, потому что тут же услышала его голос, раздавшийся снаружи:
— Я здесь.
И выйдя, она увидела его перед костром, запах которого она, должно быть, услышала и решила, что он, скорее всего, рядом с костром или неподалеку… вернее, она могла это предположить, если бы так не боялась, что он её бросил.
Она подошла к огню, ноги всё ещё дрожали. У Кестрел мелькнула удручающая мысль, что она никогда не была особенно грациозной, но, по крайней мере, была дееспособной и в своем уме. Когда-то.
Она села напротив него. Между ними прыгали бледные языки пламени. Потрескивали.
У него на руке больше не было того тяжелого кольца. Кестрел задумалась, что же он с ним сделал, а потом решила, что не станет спрашивать, пока он сам не расскажет о прошедшей ночи.
Они сидели и ели. Молча.
Он то и дело посматривал на раненую кобылу, на которую никто из них так и не сел верхом. Кестрел подловила его за этим занятием и знала, что он не хотел, чтобы она заметила, как он поглядывает на лошадь.
Когда позже в тот же день они остановились на привал, она посмотрела ему прямо в глаза, перед тем, как он вновь бросил взгляд на кобылу, и сказала:
— Не смей.
— Я и не хочу.
— И даже не подумываешь об этом?
Он пожал плечами, а она постепенно осознала, что кинжал у его бедра тот самый, что он забрал у одного из стражников. Кестрел вспомнила, что и у неё, похоже, когда-то был такой. Она внезапно ощутила, что между ними существует огромная пропасть, и что они разговаривают на его языке, но не на её.
Она представила, как он берёт нож и перерезает горло лошади. По-другому никак. Фонтан крови. Заколотое тело. Разъехавшиеся в стороны копыта.
— Она замедляет нас.
— Я сказала — нет.
Наконец он кивнул.
Его повиновение тоже показалось ей знакомым. Прежде она отдавала ему приказы. Но ей также подумалось, что он никогда не повиновался ей по-настоящему, даже на людях.
Они определенно не друзья. Здесь нечто большее.
Эта ночь была похожа на предыдущую. Он обнимал её, согревая. Её конечности расслабились. Казалось, только это и помогало ей уснуть.
Он сказал:
— Ты купила меня.
— Что?
Он пробормотал какие-то слова ей в затылок. А потом повторил их, только громче:
— Ты спросила, как мы познакомились. Это случилось на рынке. Меня продавали. Ты купила меня.
Инстинкт велел, чтобы она вырвалась из его объятий и взглянула ему в лицо, чтобы увидеть его выражение.
Она не доверяла своим инстинктам. Кестрел осталась лежать неподвижно.
— Почему я это сделала?
— Я не знаю.
— Я все еще владею тобой?
Ветер бился о ткань палатки.
— Да.
Она не нашла ничего умнее, как сказать:
— Никто не поверит в твои сказки. Считаешь, что если у меня не осталось воспоминаний, то я полная дура?