Зунд оказался прав. Иоганн больше не являлся покорным учеником, который свой путь прокладывал по стопам других, он пойдет другим путем. Открывавшийся перед ним путь был тревожным и полным тайн. Он тяжело поднялся и направился к дому. Молча собрав свои пожитки, он набросил на плечи одеяло и покинул дом. Как ни странно, ему полегчало, когда он освободил свое место в доме дяди Михаэля и поселился в мастерской. Свою постель он устроил под верстаком, как можно дальше от лавок помощников. Им мешало, когда племянник хозяина находился в мастерской, лишая их последнего места для непринужденного общения, но Иоганн ничего менять не собирался.
Его тело ломило, когда он натягивал на себя одеяло. Он закрыл глаза и в первый раз после визита царя все спокойно обдумал. В общем, ему представлялось, как будто уже недели его не посещали ясные мысли, а перед его внутренним взором вихрем проносились картинки, впечатления и вопросы. Сначала перед глазами появилось лицо русалки, затем улыбка Евгения. Евгений, его друг, бедный рыбак. Но больше всего его удивляло чувство оцепенения, которое он ощущал, когда думал о работе на верфи. Еще несколько недель назад он продал бы душу, чтобы получить возможность там работать, а теперь, когда путь перед ним открыт, не решался сделать этот шаг. Конечно, нахождение подле царя, могло оказаться опасным. История дяди Михаэля привела его в большее смятение, чем он хотел признать. С другой стороны, это был единственный путь получить все то, о чем он мечтал. Он уже почти чувствовал под своими ногами дерево гладкой кормовой палубы, слышал скрип огромных прямых парусов, и его душа летела над чернильно-синим океаном навстречу новой жизни. Пред ним открылись бы двери, и не в последнюю очередь, в доме родителей Кристины. Иоганн наморщил лоб. Однако его тоска по Кристине рассеялась где-то между Невой и мастерской. Он больше даже тосковал по Евгению. Эта мысль его встревожила. Наряду с лицом Евгения, всплывала русалка — смеющаяся, лукавая, обольстительная, ни рыба и ни человек.
Существо, которое вскоре могло лежать мертвым на дне Невы или, возможно, набитое опилками, стать главным экспонатом царской коллекции монстров и уродцев. Царь, предоставивший Иоганну будущее корабельного плотника, являлся врагом Евгения. Иоганн стоял между другом и врагом. И, честно говоря, Евгений, к которому он стремился, и его слова были важнее улыбки Кристины, а жизнь русалки — важнее кормовой палубы и чернильной синевы моря.
«Я — глупец», — думал, ужасно гордый, Иоганн.
«Моей ноги не будет на верфи, пока русалка в опасности, и план Дережева не сорвался». Он спас бы их обоих — и русалку, и царя.
С легкостью сдвинув свою новую жизнь в сторону, он размышлял о прошлом, шаг за шагом прокручивая в голове свои выводы. Дережев натравливал на немцев и вел двойную игру. Часть этой игры заключалась в том, чтобы скрыть существование русалки. Он обезопасил русалку от изъятия для царя. Почему? С другой стороны, русалки ждали своего господина, который принес бы им жемчужину. Она хранилась у дворянина из Москвы, боярина и старовера, вероятно, находившегося уже на пути в Санкт-Петербург. Здесь отсутствовала какая-либо связь, но Иоганн, тем не менее, блуждая в потемках своих мыслей, нащупал шелковую нить, которая привела бы его к чему-то большему, к сундуку, полному тайн.
Возможно, не так уж и плохо, что он отсоединился от дяди. Если Иоганн потерпит неудачу, Михаэль и Марфа не подвергнутся опасности. Ему бы поспрашивать ямщиков и выяснить, кто этот боярин. Вдруг некто с таким сундуком направляется в Санкт-Петербург? И поинтересоваться бы, от кого Дережев получил письмо.
Довольный и успокоенный Иоганн закрыл глаза. Шепот обоих помощников, думавших, что он давно уснул, звучал, как шорох волн и действовал усыпляюще. Не успел он опомниться, как уже стоял на корабле и смотрел на его нос, разрезающий волны. На гребне волны блестели тела, русалка ему улыбалась и махала белой рукой. Иоганн засмеялся. Вдруг небо потемнело, и на море внезапно начался шторм. Иоганн, потеряв равновесие, ухватился за деревянный поручень. Тот оказался раскаленным, боль пронзила его руку, и он отдернул ее. Вонь горелого мяса заставила дернуться назад, но тут он увидел, что его сковали. Запястья охватывали железные кольца. Поручни превратились в раскаленный металл.
Глаза царя Петра танцевали в пламени пыток. «Где русалка?» — цедил он сквозь зубы. — «Ты знаешь!».
«Нет!» — закричал Иоганн. Отчаяние овладело им, когда он осознал, что ложь не могла ему сильно помочь. Сзади зияла пыточная камера, черная от копоти, и страшная, как врата ада. На цепях висел пленник со всклоченными черными волосами — Евгений!
«Нет!» — шептал Иоганн, пока царь Петр мрачно его разглядывал. Слезы обожгли опаленные щеки. В тот же момент его рука стала прозрачной, как у привидения, он смог ее поднять и вытащить из железных оков на запястье. И поднял другую руку, все еще закованную, чтобы вытереть слезы со щек. На коже ощущалась приятная прохлада. Даже вонь исчезла, вместо нее пахло деревом и олифой, и еще немного железом и маслом. После бесконечных мгновений он, наконец, вернулся в реальность. Его разбудил не кошмар, а шорох. Кто-то открыл дверь мастерской и на цыпочках подошел к нему. В первый момент он почувствовал бесконечное облегчение и ужасную радость.
Все еще в полусне он потянулся к нему.
— Евгений? — прошептал он.
— Значит, так его зовут? — спросил из темноты знакомый голос.
Иоганн смутился.
— Кто это? — спросил он.
Голос тихонько рассмеялся.
— Твой друг, рыбак, — шаги Марфы остановились.
Иоганн глубоко вздохнул. Напряжение спало, а сон прошел.
— Ты пришла, потому что я с Михаэлем поругался?
Последовала пауза. Наконец, он произнесла:
— Нет. У меня для тебя кое-что есть.
Он услышал, как она что-то искала. Загорелась лучина, затем она зажгла фитиль свечи и поставила ее на пол. Иоганн непроизвольно подумал о дяде Михаэле, который тот час же затоптал бы свечу и прочел бы Марфе нравоучение о пожаре в мастерских. Помощники храпели. Марфа огляделась, а затем без обиняков уселась на пол напротив постели Иоганна. Только теперь он заметил большую книгу, которую она принесла и бережно положила около свечи.
Шероховатый и потертый кожаный переплет с одной стороны объели мыши. Марфа, приложив палец к губам, открыла книгу. Она осторожно перелистывала страницу за страницей, пока не нашла. Иоганн смотрел над ее рукой и узнавал многочисленные, аккуратно вычерченные, столбцы, разделенные на большое количество заполненных строчек. В крошечных надписях угадывались цифры и имена.
— Михаэль уничтожил все старые книги заказов, — пояснила она. — Сундук он изготовил пятнадцать лет назад. Раздобыть мореный дуб для сундука оказалось непросто. И очень дорого, — она, пролистав несколько страниц, начала водить пальцем по колонкам с обозначениями. На одном слове она остановилась. — Сундук с летающей рыбой, мореный дуб.
Иоганн только сейчас заметил, что от нервов у него сводило судорогой руки. Указательный палец Марфы скользнул вправо к фамилии заказчика.
— АртамонКарпаков, — прошептала она и снова захлопнула книгу. — Не Азалов, как считал Михаэль.
— Карпаков, — тихо повторил Иоганн. У него появилось потрясающее чувство, что в груди развязался узел. Охотнее всего он бы прокричал имя, но лишь улыбнулся широкой, счастливой улыбкой, и увидел в светящемся лице Марфы отражение своего триумфа. Теперь дело обретало смысл. Карпаков — это фамилия, написанная на письме, которое лежало прочитанным на столе полковника Дережева. Карпаков и Дережев — два ответа на головоломку с русалкой, которые сошлись. Иоганн подскочил и обнял Марфу. Еще никогда он не был от нее так близко. Сначала она оцепенела, но вскоре не выдержала и упала в его объятия.
— Спасибо! — прошептал Иоганн. — Марфа, большое тебе спасибо! Ты мой… тайный ключик к небесным воротам Петра!
Она смущенно отстранилась и пригладила волосы.
— Скажи мне, что ты задумал? — спросила она шепотом.
Иоганн прикусил нижнюю губу. Внезапная нежность, которую он ощутил к тетке, сменилась беспокойством.
— Я не могу, Марфа. Я не хочу подвергать тебя опасности, и Михаэля тоже. Когда все будет позади, я тебе расскажу, и ты меня поймешь.
Она улыбнулась. = Я тебя никогда не пойму, Иоганн. Но именно это мне в тебе нравится. Я думаю, ты очень похож на Михаэля, в молодости он, вероятно, был таким же.