— За что? С тех пор, как я родилась, я предчувствовала, что однажды их потеряю. Они будут жить — это главное.
Ее улыбка ободрила его и под тенью смерти, которая все еще висела над ним и почти его забрала, он поклялся, никогда больше не тратить время впустую.
— Не теряй меня, — сказал он. — Я… буду строить корабли. Мы сможем переплыть море. Мы свободны, ты и я.
Улыбка исчезла, карие глаза, как темный янтарь, заблестели на солнце. Елена молчала, и Иоганн чувствовал себя человеком, который хотел спасти утопающего и в отчаянии пытался не упустить веревку.
— Ты никогда не мечтала переплыть море? — робко спросил он.
— О, да, — ответила она. — Об этом я мечтаю целую вечность. Но… — в ее слова закралась старая ирония, — не приносят ли женщины на корабле несчастье?
— На нашем, нет, — произнес он твердым голосом. — Мы поплывем под парусами до Копенгагена, Гамбурга или через Адриатическое море в Венецию.
— Поближе к русалкам? — спросила она тихо.
— Мы нарушим их сны, — ответил он и засмеялся.
Ее улыбка была тонкой и хрупкой, как стеклянная паутина. Он сделал ошибку и разбил ее своим голосом.
— Ты поедешь со мной?
К его удивлению она покачала головой. Он совершил вторую ошибку.
— Почему? — закричал он. — Что случилось? Я тебе вообще безразличен? Если, да, так и скажи!
— Прекрати! — бросила она ему резко. — Неужели ты не понимаешь? Ты возвращаешься в свою жизнь. А я свою жизнь только что потеряла. Я была раковинкой, в которой хранилась жемчужина. Теперь от меня осталась лишь оболочка.
— Но мы…
— Оставь это! — закричала она на него. — Ты не понимаешь.
Чтобы закончить ее слова, ему потребовалось бы мужество. Он беспомощно посмотрел на нее.
— Оставь это, Бремов, — произнесла она тише.
— Меня зовут Иоганн, — ответил он. Это прозвучало жалобно. Елена с безучастным лицом смотрела на берег, приближавшийся к ним с каждым ударом весла.
Глава 10
ТРЕТЬЕ ИСПЫТАНИЕ
Много дней пролежал он в лихорадке. Рана, нанесенная пистолетом Дережева, и другие травмы, полученные в результате побоев, воспалились. После того, как он нашел Ивана, они вместе привели в порядок мастерскую. Иоганн вспомнил о длинной ночи, во время которой явь от него ускользнула, и об утреннем плавании по мертвой, пустой Неве. Следующим ощущением оказалась уверенность, что он страстно ненавидел Томаса Розентроста, так как врач многократно усиливал боль, очищая его раны. Аптеку и прилегающую к ней часть дома, где обычно хранились припасы, превратили в лазарет. Было множество раненых, которых посекло обломками или вывернутыми с корнями деревьями, на которых они искали убежища.
Попадались и люди с огнестрельными ранениями. Когда солнце косо падало в окно, Иоганн мог наблюдать, как солнечный луч играет на сосудах с монстрами.
Из главного помещения до него доносились разговоры. Однажды он решил, что различил властный, оглушительный голос царя, которому Томас Розентрост резко, но вежливо отвечал. Он слышал громкие расспросы и вопросы шепотом, а однажды, в лихорадке, даже узнал голос Марфы. Улыбаясь, он потянулся к руке, гладившей его по лбу. Во время болезни ему снились странные сны. Он видел себя в синем мундире гренадера, плывущим куда-то под верхним слоем воды. Солнечный свет разлетался над ним, сердце его не билось, чтобы сэкономить затрудненное дыхание. Он чувствовал себя счастливым, но одновременно ощущал боль внезапной потери. Русалка баюкала его в руках, пока он не заснул.
Голос Томаса Розентроста вернул его на землю:
— Они нашли письма!
Иоганн, все еще находившийся под водой, открыл глаза. В комнате колыхалось лицо Розентроста.
— Письма? — спросил он.
Врач кивнул. В великолепно завитом парике, но с посеревшим лицом он выглядел, будто не спал несколько ночей.
— Письма, которыми обменивались Карпаков и Дережев. Дережев в этой истории, очевидно, чувствовал себя в полной безопасности, что даже не счел нужным, их уничтожить. И мнимые родственники Наташи Негловны вдруг вспомнили, что с ними за показания против семьи Брем должны были по-царски расплатиться.
— Это значит, дядя Михаэль…
— Вольный, как рыба, — произнес Розентрост, не обратив внимания, что Иоганн при его словах вздрогнул. — Вчера они вернулись домой.
Он сделал паузу и добавил:
— Мне жалко, что твой друг утонул.
Иоганн нахмурил лоб, судорожно силясь вспомнить, кого мог иметь в виду Розентрост, пока до него не дошло, что о Елене знали только он и Марфа.
— Да, — ответил он. — Что… произошло с Дережевым? А с Карпаковым?
— Дережев? Ну, он убил юродивого. Человек мог бы достичь много в царской империи, но вместо этого его убил один из гренадеров. Официально, он попал под случайный выстрел. Его тело вытащили из воды возле крепости Кронштадт. А Карпаков в темнице.
Иоганн вздрогнул, подумав о безумном старике, и сжалился над ним.
— Как бы то ни было, — сказал Розентрост, — Ты в безопасности, твои тоже. За это ты должен благодарить небо.
Иоганн был все еще не удовлетворен.
— Что с русалками? Что царь сказал по этому поводу?
Розентрост втянул воздух сквозь зубы и посмотрел мимо него в окно.
— Ты должен был их видеть, Томас, — напирал на него Иоганн. — Они были там! Люди стояли на крепостных валах и смотрели на Неву. Даже сам царь должен был увидеть русалок.
— Ну, — медленно произнес доктор, — я не должен говорить то, что скажу. И тебе придется об этом сразу забыть.
Он склонился, чтобы никто в соседней комнате не мог понять его слова. В дневном свете его строгое лицо казалось вырезанным из кедрового дерева. Но неверующий Томас усмехнулся.
— О русалках больше никто не говорит. И менее всего царь. Ходят слухи, что группа заговорщиков слишком много взяла на себя. А наводнение помешало их планам. Свидетели признались, что были подкуплены Карпаковым. Это версия, которую ты должен запомнить. Тем не менее, если ты думаешь и веришь, что видел русалок, это твое дело, — он подмигнул Иоганну. — Может быть, даже я что-то видел при наводнении. Возможно, я несколько ночей не мог спать, и чувствовал, что мой старый ум встает на дыбы, как норовистый конь. Он отказывался признать разум в качестве своего Бога. Может быть, даже царь видел русалок, но дело не в этом. Петр не будет раздувать скандал, я думаю. Всегда помни: царь — это обоюдоострый меч. И самый надежный способ избежать смерти — научиться им пользоваться.
Иоганн сглотнул, слова застряли у него в горле. Конечно, он будет хранить молчание. И он бы здесь навсегда не остался. Но когда ему придется покинуть Санкт-Петербург, однажды это произойдет, то только на палубе собственного корабля.
Дядя Михаэль был бледен, но его лицо покраснело от радости, когда Иоганн живой и невредимый вошел в горницу. Их дом пострадал от наводнения. До сих пор еще сушились одеяла и намокшая кожа. Увидев входящего Иоганна, Иван не подал и виду, лишь коротко кивнул ему и снова согнулся над, затвердевшим от воды, кожаным фартуком, пробуя натереть его седельным жиром для мягкости.
Иоганну бросилось в глаза, что жизнь продолжалась. Каждый вновь принимался за свою работу. Подкопщики выроют новые каналы, на сей раз гораздо глубже, чтобы при следующем половодье сдержать в узде подъем воды. Съедутся новые работники из царской империи, новые жители — из городов. Чертыхаясь, они приобретут дома, которые царь приказал им здесь построить, и однажды скажут, что этот город не так уж и плох.
— Томас настоящий волшебник! — воскликнула Марфа и обняла Иоганна. — Еще несколько дней назад ты лежал на носилках и выглядел, как обреченный на смерть. Ты помнишь, что я тебя навещала?
Иоганн кивнул и прижал тетю к себе.
— Да, — пробормотал он. — Спасибо тебе, Марфа!
Смущаясь, она высвободилась, и он увидел, как она покраснела.
— Нам это дорого обошлось, — произнесла она тихо. В своей давнишней резкой манере Марфа обернулась и потянулась за деревянной миской, чтобы приготовить ему горячую кашу.
На мгновение его переполнило счастье. Такое чувство появлялось лишь при возвращении домой после долгих лет лишений. И Иоганн позволил себе насладиться этим благостным ощущением. Дядя Михаэль практически не произнес ни слова. Вместо этого он написал письмо красивым почерком и предоставил его Иоганну. Оно значило гораздо больше, чем слова. Иоганн смущался, читая строчку за строчкой. В нем излагалось то, чего дядя Михаэль никогда бы ему не сказал — расписание времени его ученичества, трактат о его умениях и сильных сторонах, и благодарность учителя за хорошую работу.