— А еще что сказал тебе Никита?
Алиса повернула к нему голову, огромный глаз ее просветлел, губы тронула улыбка.
— Он сказал, что ты — мой ангел-хранитель.
Действительно, Лапин сильно изменился, когда-то он видеть не мог Уланова, особенно после того, как тот сошелся с Алисой.
— И еще он сказал, что с удовольствием бы обвенчал нас в церкви.
— Долго ждать, когда он получит на это право, — усмехнулся Николай. — Он ведь еще пока семинарист. Ему учиться и учиться. Если хочешь, давай обвенчаемся в Новгороде. В Софийском соборе. — Уланов, как всегда, произнес эти слова шутливо.
— Хочу, — чуть слышно произнесла она. Неожиданно нагнулась к нему и поцеловала в щеку, до губ ей было не дотянуться — Вот ты, наконец, и сделал мне предложение… — Она снова внимательно посмотрела на него, взгляд цепкий, птичий и такой же настороженный: — Я думала… я думала, что тебе после всего этого кошмара будет неприятно со мной… Я так боялась этого.
— Ты мне стала еще дороже, девочка, — неожиданно даже для себя мягко, почти с нежностью сказал Николай. — Ну а это… несчастный случай, и ты ни в чем не виновата. И ради Бога, не казни себя! Обещаешь?
— Я постараюсь, — чуть слышно произнесла она.
— Это был дурной сон, кошмар, — сказал Николай.
Ее глаза снова затуманились, она несколько раз моргнула, отчего черные ресницы взметнулись вверх-вниз, на щеку скатилась крупная слеза, другая…
— Почему, Коля, путь друг к другу такой длинный и мучительный? — не глядя на него, произнесла Алиса. — Дорога, на которой тебя на каждом шагу подстерегают опасности. Ну что им от меня нужно было? Что? Какой-то Турок, Шпага, Прыщ! И прозвища-то нечеловеческие… Откуда они берутся, нахально влезают в чужие жизни, а с ними нянчатся, оберегают их, отчего они становятся лишь наглее и отвратительнее. Они, как вороны к трупу, слетаются к человеку, у которого горе, несчастье, беда… И клюют, вырывают куски мяса из живого тела… Ну почему Сатана не оставил свой след на их лбах, чтобы все люди видели, что они от рождения — меченные Сатаной?
— На каждого умного по дураку, на каждого доброго по злодею, — сказал Уланов. — Так было, наверное, так и будет…
— Пока ты был в издательстве, я прочла поэму Сергея Есенина, — будто не слыша его и напряженно глядя на шоссе, проговорила Алиса — Меня потряс его «Черный человек»…
— Я тоже люблю Есенина, — заметил Николай.
— Это самый честный, правдивый, талантливый поэт, которого я знаю. Я имею в виду советский период. И стихи его пронзительные, западают в душу… Но о нем редко вспоминают, мало издают, зато Ахматова, Пастернак, Цветаева, Мандельштам все заполонили, а на мой взгляд, они все вместе не стоят одного Есенина!
— Ты слишком уж категорична, — улыбнулся он. — Ахматова — прекрасная поэтесса. Кстати, ты ее очень любила.
— Теперь я люблю Есенина, — ответила она. — Взяла с собой его четырехтомник. Как жаль, что он так рано умер. Говорят, его завистники убили?
— Одного ли его? А Пушкин, Лермонтов, Рубцов?
— Почему талантливым людям так трудно живется?
— А кому легко?
— Дуракам, посредственностям и негодяям, — убежденно сказала она.
Только что было светло, солнечно, вдруг в лобовое стекло стала неслышно ударяться снежная крупа, по асфальту зазмеилась поземка, небо над шоссе набухло густой синевой, местами переходящей в черноту. Рваные белесые облака проносились, казалось, над самым асфальтом.
Снежная крупа превратилась в крупные белые хлопья, они плясали перед глазами, устремляясь прямо в лицо, но перед самым стеклом двумя потоками расходились в стороны.
— Господи, как красиво! — вырвалось у Алисы — Мы попали в снежную бурю, нас с головой занесет сугробами, как бедного барона Мюнхгаузена!
Глядя на снежную круговерть — шоссе просматривалось всего на каких-то метров пятьдесят — Николай, сбавив скорость, мучительно вспоминал что-либо из Есенина про снег, зиму…