На этот раз она не отдернула руку. Ее пальцы обхватили его, чуть сжали, погладили, пока он не испугался, что прямо тут и сейчас извергнет семя прямо ей в ладонь.
— Тогда возьми меня, — сказала она.
22
Джулиана сама не поверила, что произнесла эти слова. Она не верила, что лежит под ним в кровати в полной темноте, что ее одежда разорвана его руками. И что она ждет совершенно без страха.
Конечно, это была не совсем правда. Она боялась. Боялась боли, боялась его, боялась самых разных вещей, которые едва ли могла бы все вспомнить. Но она также боялась никогда не узнать, что такое — любить.
Потому что Николас был не прав. На свете не было другого мужчины, который мог бы научить ее любви. Должно быть, сумасшествие шута заразительно, потому что он был единственным мужчиной, которого она когда-либо любила. И она не собиралась позволить ему уехать, а затем всю оставшуюся жизнь гадать, что это значит — возлечь с мужчиной, которого любишь.
Она была рада темноте. Рада, что его взгляд не может разглядеть неуверенность на ее лице.
Странная твердая часть его тела пульсировала у нее в руке. Она теперь знала, что бы он ни говорил: он и в самом деле хочет ее.
И все же она не была готова к прикосновению его горячих рук, обхвативших ее груди. Она отдернула свою руку от удивления. Николас прижался к ее груди губами. Он обхватил сосок и стал сосать его, второй рукой поглаживая и лаская другую грудь.
И тогда она почувствовала это между ног, такое странное, напряженное. Она изогнулась, издав тихий стон, не то протеста, не то приглашения, она сама не поняла, что именно почувствовала в этот момент.
Длинные шелковистые пряди его волос мягко скользили по ее груди, а язык затеял сладостную, грешную игру с ее сосками. Казалось, Николас все делал с ленивой неспешностью. Джулиана закрыла глаза, пытаясь расслабиться.
В конце концов он отпустил ее сосок, и холодный воздух коснулся мокрой кожи. Ей хотелось, чтобы он продолжал ее целовать, чтобы так же поиграл с другим соском, но она не знала, как сказать ему об этом, внезапно застыдившись в этой жаркой, распаленной темноте.
Но не надо было ничего говорить. Ее сосок вновь оказался в плену его губ. Джулиана издала тихий стон, заставивший его прижаться к ней еще теснее.
Она была настолько поглощена не изведанными прежде ласками, что не заметила, как его руки раздвигают ее бедра, как проникают между ее ног…
Она вздрогнула, сжалась, стараясь закрыться от него, но он просто двинулся чуть вверх, не позволив ей сдвинуть ноги.
— Я не причиню тебе боли, Джулиана, — прошептал он. — Только, пожалуйста, раскройся для меня.
Она не смогла ему отказать, только не тогда, когда он говорил так горячо и ласково. Она вновь попыталась расслабиться под его поцелуями, стараясь не сопротивляться, ожидая боли.
Но боли не было. Его прикосновения были дразнящими, легкими, словно он осторожно исследовал ее, как самую великую драгоценность.
— Вы все еще боитесь меня, миледи, — прошептал он, обдав дыханием ее шею.
Она боялась, что он оставит ее, что не закончит то, что начал, не уймет это болезненное ощущение беспокойства, которое заставляло ее трепетать и дрожать.
— Нет, я не…
Он положил пальцы на ее губы, заставив ее замолчать.
— Твое тело не может лгать, милая. Ты слишком сухая.
Она не поняла, о чем он говорит, но ужаснулась, что она чем-то разочаровала его, так же, как разочаровывала своего мужа.
Он поднялся и сел, и она потянулась к нему, чувствуя себя одинокой и покинутой.
— Не оставляй меня! — взмолилась она.
Его смех был низким, чуть хриплым и очень возбуждающим.
— Никакими силами меня нельзя оторвать от тебя.
Она услышала шорох одежды и поняла с облегчением и смятением, что он раздевается. Благодарение небесам, было слишком темно, чтобы разглядеть детали, но то, что она могла увидеть, было потрясающе красиво.
Николас все еще возился со своей одеждой, и Джулиана лежала, замершая, съежившаяся и растерянная, ожидая его.
— Кажется, — сказал он, вновь придвигаясь к ней, — здесь придется потрудиться немного больше, чем я предполагал.
— Мне так жаль, — прошептала она, чувствуя себя несчастной, и вдруг поняла, что он собирается сделать. — Что это?
— Тебе должно понравиться.
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь заставить тебя стать влажной.
Он прижался ртом к ее лону, тем самым ртом, которым он дразнил, и оскорблял, и обещал. Она попыталась отодвинуться, но он удержал ее.
— Нет! — вскричала она, но он не обратил на это никакого внимания.
Его язык продолжал свое грешное и божественное дело. Она хотела просить его остановиться, но лишь издала низкий жалобный стон и вцепилась в его голые сильные плечи, против своей воли удерживая его.
Должно быть, он понял, что у нее нет сил сопротивляться ему. Его язык продолжал дарить ей это мучительное наслаждение, а затем его пальцы скользнули внутрь, и она ощутила, как отозвалось и задрожало ее тело.
Ему следовало бы остановиться, но, кажется, он был неутомим. И когда следующая волна наслаждения накатила на нее, она оказалась гораздо сильнее. Джулиана вновь застонала, боясь и желая большего.
В третий раз волна ударила ее с необыкновенной силой, едва не поднимая с кровати. Джулиана выгнулась и закричала, вся содрогаясь. И прежде, чем волна начала спадать, Николас надвинулся на нее, с силой войдя в ее лоно.
— Я солгал, Джулиана, — прошептал он низким, чуть хрипловатым голосом.
Его тело, вжимавшееся в ее мягкую плоть, было напряженным и твердым как сталь.
— Солгал? — растерянно откликнулась она.
— Будет больно, но недолго.
— Я не хочу…
Но ее слова утонули в его жарком поцелуе. Он вонзился в нее, скользя в глубину, наполнив ее… И вдруг остановился.
Ничего подобного она в жизни не чувствовала — это восхитительное ощущение наполненности и… чего-то твердого внутри ее. Это было великолепно, но… чего-то в этом недоставало. Он начал выходить из нее, и Джулиана внезапно испугалась, уверенная, что это все.
— Нет, — выдохнула она. — Не бросай меня.
— Никогда, — сказал он, вновь вонзаясь в нее, почти наполняя ее. Почти, но не совсем.
И снова он покинул ее, и она закричала:
— Еще!
— Да, — шепнул он. — О, да! — И снова резко рванулся вперед.
Боль была резкой и глубокой, почти скручивающей все внутренности, и Джулиана хотела чувствовать эту боль, хотела чувствовать его глубоко внутри себя, где еще ни один мужчина не был.
Она ощущала, как дрожит от напряжения его тело в ее руках, лоснящееся от пота, гладкое и сильное. Она поняла, что он старается сдерживать себя. Она не хотела, чтобы он сдерживался. Она хотела его всего целиком.
— Да, — застонала она. — Еще.
Ее слова словно сняли с него запрет, разорвали путы, удерживающие его страсть. Он двигался, обхватив ладонями ее ягодицы и приподнимая ее, заставляя ее двигаться ему навстречу. Он наполнял ее так глубоко, что она уже не могла понять, где кончается его и начинается ее тело. Они стали одним целым, мокрым от пота, дрожащим в любовном угаре, и ей захотелось закрыть глаза и улыбаться от удовольствия, которое они дарили друг другу.
— Нет, — прошептал он хрипло. — Еще рано.
Она не поняла, что он хотел сказать. Он начал двигаться мучительно медленно, заставив ее сердце пуститься вскачь, а всю ее кожу вдруг начало покалывать, словно тысячи тоненьких раскаленных иголочек вонзились в нее.
Но вот он стал двигаться быстрее, проникая еще глубже, и она вдруг почувствовала, как незнакомая боль начинает сворачиваться в тугую пружину, пожирая ее изнутри. И она ощутила мгновенный приступ паники, вновь испугавшись, что он сейчас оставит ее.
— Только с тобой, — прошептал он и, скользнув рукой между их телами, принялся ласкать ее, продолжая ускорять движения.
Она чуть было не закричала, но второй рукой он закрыл ей рот, и она забилась, заметалась в его руках. Волна за волной на нее накатывала потрясшая ее радость невероятного освобождения, и она почувствовала, как изливается в нее его семя, наполняя ее тело жаром и жизнью.