По сравнению с его обычной отстраненностью или откровенной жестокостью его брата, такое поведение непривычно как минимум, и поэтому настораживает. Я с опаской слежу за ним, когда он протягивает руки к моей работе и подносит ее поближе к свету, стараясь не касаться невысохших красок, дабы ничего не размазать.
Его тело позади меня так близко – практически прижимается вплотную, – что мое сердце начинает бешено колотиться, да еще и так громко, что его стук заглушается лишь внезапным звуком тяжелых шагов, раздавшимся за дверью мастерской.
Киприан, бормоча себе под нос матерные слова, ставит мою картину обратно на мольберт. Прежде чем я успеваю среагировать, он уже разворачивает меня лицом к себе, его руки обхватывают мои плечи, а его челюсть напрягается.
Те мягкость и доброта, что я только недавно заметила, вдруг исчезли и сменились на холодную отчужденность, которую я и привыкла видеть в нем.
– Киприан, – произношу я с шипением, как раз в тот момент, когда Амадей внезапно появляется в дверном проеме позади. Увидев нас, он ехидно прищуривается. Затем уголки его рта дергаются, губы искривляются в ухмылке, и он безмолвно входит в мастерскую отца.
Моментально у меня внутри все сжимается; Амадей закрывает за собой дверь, и я остаюсь здесь наедине с ними двумя…
– Я впечатлен, брат, – говорит Амадей, поднимая бровь. – Тебе действительно удалось загнать мышонка в угол… Да еще и в таком месте, куда маме и в голову не придет заглянуть. Действительно, очень умно.
Страх окутывает меня, когда я перевожу взгляд с Амадея на Киприана. Увидев его потемневшие и устремленные на брата глаза, я вдруг осознаю, какой же дурой была.
Мне не следовало проявлять к нему ни капли доброты и мягкости. Мне не следовало заходить в его комнату. Не следовало делать ничего такого, что могло бы привлечь его внимание ко мне. В тот момент, когда он появился на пороге мастерской, я сразу должна была догадаться, что его приход сюда не сулит ничего хорошего. Я должна была сразу его выставить.
Вместо этого я сама попалась в его ловушку, даже заманивать не пришлось.
Амадей неторопливо подходит ближе, не сводя с меня глаз, и уголки его рта снова растягиваются в ухмылке.
Хотя у меня и нет никакого опыта в отношениях с мужчинами, но сейчас даже я чувствую это животное желание в его взгляде. По спине бежит холодок, когда я смотрю мимо него на дверь. Даже если бы мне удалось вырваться из хватки Киприана, я бы ни за что не смогла улизнуть от его брата.
Я попалась в серьезную западню.
Пальцы Киприана сжимаются вокруг моих рук так сильно, что я невольно шиплю от боли. Вдруг его хватка ослабевает, и, не произнося ни слова, он отпускает меня и поворачивается к брату.
Сделав шаг вперед, он становится между мной и Амадеем.
– Да, я и правда застал ее здесь, а теперь, я думаю, тебе пора идти.
Амадей, явно застигнутый врасплох, молча смотрит на брата. А затем наклоняет голову набок и окидывает Киприана взглядом.
– С чего это вдруг? – спрашивает он.
– Ты же понимаешь, мама будет вне себя от радости, узнав, что теперь у нее есть доступ сюда. Надо поскорее ей об этом сообщить.
Амадей насмехается над этими словами, отчего холодок начинает бегать по моей спине еще быстрее, сердце уходит в пятки, а любая надежда, зародившаяся в груди, тут же скоропостижно умирает. На этот раз его не так-то легко будет убедить уйти.
– Ты, должно быть, совсем спятил, если думаешь, что я упущу такую возможность. Я хочу воспользоваться этой ситуацией в полной мере, – говорит Амадей. – Нет уж, нет уж, рано мне пока уходить. Да и в целом, думаю, маме вообще незачем знать об этом. Это будет нашим маленьким секретом.
Киприан слегка дергается после этих слов, незаметно подталкивая меня подальше за свою спину, а затем, хрустнув шеей, расправляет плечи.
Если бы я плохо его знала, я бы даже подумала, что он пытается защитить меня от своего брата. Спрятать от его голодного взгляда.
– Нам нельзя здесь находиться, – настаивает Киприан.
– Почему, черт возьми, меня это должно волновать? – фыркая, выдает Амадей. – Я больше не упущу такую возможность.
Сокращая расстояние между собой и братом, он тянется руками, как будто хочет вытащить меня из-за его спины.
И снова Киприан сдвигается в сторону, не давая ему этого сделать.
Даже отсюда я вижу, как в глазах Амадея вспыхивает ярость. Он привык всегда получать то, что хочет, а теперь вдруг кто-то смеет ему мешать.
– Ты что за игру затеял, младший братик? – восклицает Амадей, свирепо глядя на Киприана; кажется, что его ярость растет вместе с его похотью. – Ты вдруг заинтересовался мышонком? Ладно. Мы оба можем пошалить с ней, но я буду первым.