Я никогда не должна была позволять ему видеть меня такой уязвимой. Уверена, что он в любой момент найдет способ использовать это против меня.
– Мне пора идти, – говорю я через мгновение дрожащим голосом.
– Нет, – отвечает он, застигая меня врасплох, – у меня есть идея получше.
Сердце замирает в груди, когда я поднимаю взгляд на Киприана, и он одаривает меня улыбкой. Искренней улыбкой, мягкой и многообещающей. Такой улыбки я никогда раньше у него не видела.
Затем мой взгляд перемещается на его протянутую руку, и я понимаю, что он намерен куда-то меня отвести.
Часть меня понимает, что я не должна никуда с ним идти, что делать это было бы абсолютно неразумно, и все же я замечаю, как моя рука тянется к его.
Не говоря больше ни слова, он поворачивается и тащит меня за собой прочь отсюда. Крепко держась за руки, мы проходим через фруктовый сад, перелезаем через сломанный забор и удаляемся от дома.
Мне интересно, куда он собирается меня отвести, но я не знаю, как произнести этот вопрос вслух. Тишина окутывает нас своим коконом, когда мы выходим на пыльную дорогу и направляемся в город.
Глава 7
Хейзел
Сидя за столиком в глубине прокуренной таверны, я делаю еще один глоток из стакана, который держу в руке.
Впервые пробую вино, и меня удивляет его приятная ягодная сладость. В отличие от Киприана, который заказывает эль кружка за кружкой, я медленно потягиваю свой первый бокал.
Вокруг суетятся горожане, они приходят и уходят, заказывают напитки и еду, болтают друг с другом и время от времени кивают нам.
– Как-то раз, когда мне было шесть, он завел меня в дровяной сарай, – говорит мне Киприан с нежной улыбкой на лице, возвращая мое внимание к себе. – Он вручил мне топор, почти вдвое больше и тяжелее меня, и стал учить меня колоть дрова. Конечно же, потом мама устроила ему взбучку за то, что он позволил мне заниматься работой прислуги, так я еще и натер мозоли от этого, ведь дерево – достаточно грубый материал.
– Думаю, что Амадей вообще вряд ли хоть раз видел топор своими глазами, молчу уж о том, чтобы уметь его использовать.
Киприан смеется, качая головой.
– Я тоже очень сильно сомневаюсь, что он когда-либо держал в руках подобный инструмент. Он, скорее всего, просто сломал бы свои изящные хрупкие пальчики, если бы попытался.
Услышав это, я фыркаю, и тут же закашливаюсь, поскольку немного вина попадает мне не в то горло. Киприан похлопывает меня по спине, а затем мы оба заливаемся смехом.
Не знаю, как долго мы здесь сидим: сквозь зашторенные окна внутрь почти не попадает дневной свет с улицы; но мне нравится узнавать Киприана поближе, мы делимся историями о наших отцах и о счастливых днях нашего детства.
Сперва я насторожилась, когда он завел меня сюда, а затем насторожилась снова, когда он протянул мне стакан с вином, которое от тепла моих рук постепенно потеряло свою первичную прохладу. Но сейчас, слушая, как он рассказывает что-то, и наблюдая, как смягчается его взгляд, когда он смотрит на меня, я практически расслабилась.
Мой взгляд скользит мимо Киприана, когда к столику приближается пара средних лет; я выпрямляюсь на месте, настороженно глядя на них, когда в какой-то момент их взгляд останавливается на мне. Постепенно, словно пробираясь сквозь туманную гущу воспоминаний, я смутно осознаю, что знаю одного из этой пары, мужчину. Будучи торговцем, он однажды заказал иллюстрированную книгу сказок в подарок для своей жены в честь рождения их первенца.
– Извините, что отвлекаем, – нервно говорит мужчина, перебирая кольца на своей руке. – Мы только что узнали о том, что ваш отец болен. Он хороший человек, прекрасный мужчина, один из приятнейших людей в этих краях. Мы просто хотели, чтобы вы знали, мы все молимся за его здоровье. Хоть бы смерть пока не спешила забрать его к себе.
Сидящий рядом со мной Киприан замирает, сжимая кружку в руках так сильно, что у него белеют косточки пальцев. Я осторожно ставлю свой кубок на стол, не зная, как лучше ответить на эти слова.
Отец был и остается уважаемым и почитаемым человеком в нашем городе, на самом деле даже не только в нашем, а в большинстве городов. Почти у каждого здесь есть книга или картина, принадлежащая его руке. Хоть мне и очень больно вспоминать об этом, но на душе становится тепло, когда я вижу, как в глазах этого мужчины читается грусть и скорбь, словно он вместе со мной искренне переживает это горе.
– Спасибо, – наконец выдавливаю я.
Кивнув в ответ, пара уходит.
Между мной и Киприаном повисает молчание. Я наблюдаю, как он допивает остатки своего эля, прежде чем взглянуть на меня. Боль, которую я замечаю в его глазах, режет словно ножом по сердцу.