У Виталия появилась соперница. Она крепко держит его любимую в своих объятьях. Она будет властвовать ею безраздельно. Пусть мгновение, но за это мгновение сейчас он отдал бы все. За мгновение, которого у него самого уже никогда не будет. Он яростно смахнул слезу, предательски катившуюся по щеке. Как счастливо она улыбается. Ему она никогда так не улыбалась. Даже когда он приносил ей белые розы. Ее любимые.
Виталий скользнул взглядом по большому букету. Его не хотели пускать в палату. Он пробрался все равно. Утащил белый плащ из ординаторской и прошел с букетом в палату. На врача он похож не был, но его это не смущало. Медсестра на вахте улыбнулась упрямому юноше, до того полчаса скандалившего с ней у входа.
Он любил всей душой всем сердцем, готов был… А на что он был готов? Так и не признался ей в своих чувствах, хотя это было и так очевидно. Но она всегда относилась к нему как к младшему братишке, хотя на самом деле он был старше по возрасту. Виталий всегда сносил это молча, никогда не пытался спорить. Боялся оттолкнуть ее еще больше. Боялся быть смешным, претендуя на ее любовь. Ему так хотелось быть хоть кем-то в ее жизни, пусть даже если это будет роль младшего братишки, преданного друга, всегда готового помочь, следующего куда угодно, лишь бы быть рядом, соглашающегося с чем угодно, лишь бы не быть или быть… быть тенью, быть эхом, быть кем угодно, лишь быть рядом. А теперь вдруг он подумал: может, стоило проявить характер? Может, стоило быть увереннее и настойчивее?
Врачи не могут понять, что с ней происходит. Она будто впала в летаргический сон или в кому, но исходя из строгого определения к ее случаю не подходило ни то ни другое. Ее родители еще надеются. А у него уже нет надежды. Это Смерть.
***
Он смотрел на ее алые губы. Второй день она не приходит в сознание. Сегодня случилась странная вещь. Когда Виталий зашел в палату, больная была в крови. Это не то, что порез на руке или еще что-то в том же духе. Она ВСЯ была в крови. Все простыни пропитались кровью, потому что все тело представляло собой одну неразрывную рану. Он испугался. Он вызвал врача. Но когда тот пришел, ничего уже не было. Ни крови, ни грязной простыни, ничего. Врач смотрел на Виталия как на помешанного. Но ведь он видел это.
«Теперь меня будут считать сумасшедшим. Ну и пусть, – думал Виталий. – Ведь я знаю, что я это видел. Значит, это было. Одного не могу понять: откуда кровь, если теперь на теле не видно ни одной царапины? И куда это все делось, когда я вышел из палаты?» Виталий твердо решил, что теперь никуда не уйдет. Он будет сидеть здесь столько, сколько потребуется.
– С-ума-сшедшим, – произнес он так, как будто впервые слышал это слово, и оно вязким сиропом осело у него на зубах, – интересно, что значит быть сумасшедшим? Является ли это тем, что происходит со мной сейчас?
Ее губы пылали, как июльский закат. Размеренно гудели приборы. Этот случай с кровью все никак не мог оставить Виталия в покое. Здесь было что-то непонятное, сверхъестественное. Хотя Виталий не хотел признавать это. Разум всегда противится необъяснимому. Но, как бы то ни было, его любимая выглядела так, будто у нее не осталось ни капли живительного сока в организме. Щеки опали и втянулись, как у мумии. Под глазами залегли тени. Кожа светилась синевой. И лишь губы горели, как пламя в печи.
Виталий оглянулся. На подоконнике перед раскрытым окном стояла ваза с розами. Белыми. Что-то привлекло его внимание, какое-то едва уловимое движение, но он не мог понять сначала, что это за движение и вообще было ли оно. А потом не поверил собственным глазам. Вода в вазе была уже не водой, а багровой вязкой жидкостью, он боялся дать ей то название, которое так и напрашивалось. Эта безымянная жидкость поднималась по капиллярам цветов, и теперь белые лепестки были испещрены красными прожилками. Их сетка становилась все гуще и гуще, центральные артерии вздувались и норовили лопнуть, не выдержав напора. Виталию стало казаться, что они пульсируют. Он моргнул, но впечатление никуда не делось. Это действительно было. В момент, когда он зачарованно застыл, бездумно уставившись на подоконник (на цветы поднять глаза он уже не решался), налетевший внезапно порыв сквозняка захлопнул окно, рама со звоном и грохотом столкнула вазу, кровавые брызги разлетелись повсюду. Виталий, как громом пораженный, вскочил. Ужас дохнул на него ледяными иглами, схватившими за позвоночник, впившимися в затылок. Плотным одеялом навалились тишина. Все замерло. Безумно захотелось убежать, но ноги не двигались, и он так и оставался остолбенело стоять у постели. Запахло резким: уксусом или нашатырем. Слабость в ногах. «Мне дурно. Я сошел с ума». Сердце заухало, заскакало. Виталий продолжал стоять, дико озираясь, не зная, куда ему деться. Казалось, что стены смотрят на него, ощетинившись длинными ресницами, как заледенелыми шипами. В глазах стремительно темнело, залетали светящиеся точки и концентрические круги. В панике он схватился за руку любимой. Но она поразила его холодом, как электрическим током. Он с ужасом отпрянул, выпустив ее кисть из своих пальцев. В этот момент ее ресницы дрогнули. Отчетливо был слышен рокот прибоя. Виталий зажал уши руками, но так оказалось слышно еще громче.