Мила осторожно вытянула ноги, потом покрутила лодыжками.
— Похоже, все в порядке, — констатировала она, подняв на него взгляд.
— Не совсем. — Себ потянулся и аккуратно повернул ее руку, чтобы Мила увидела неглубокие царапины, испещрившие кожу по всей длине. На отвратительных красных линиях выступили капельки крови.
— Выглядит хуже, чем ощущается.
— А ты — крепкий орешек, Мила Молинье.
Она снова еле заметно улыбнулась.
— Иногда.
Как и накануне, их взгляды встретились. И Себ вновь потерялся в ее невероятных голубых глазах. На сей раз он уже не притворялся, что лишь констатирует очевидное и восхищается Милой исключительно по-дружески.
Нет, то, что он чувствовал сейчас, больше напоминало его ощущения в возрасте четырнадцати лет. Как и тогда, гормоны грозили взорвать его тело изнутри, а мозг отказывался функционировать.
А он и забыл… Забыл, каково это — смотреть на Милу так, видеть ее так — хотеть ее так. Прошло столько времени…
Но как она смотрела на него? Совсем не с отвращением, как ожидал Себ, которое он заслужил, позволив себе с вожделением пялиться на свою подругу. Скорее как…
Оглушительный вопль с соседнего корта испортил это мгновение. Себ поднял взгляд. Двое парней закончили матч, и тот, что был пониже ростом, завершал триумфальное шествие вокруг сетки.
Тем временем Мила поднялась на ноги.
— Три — один, — твердо сказала она, уже без намека на то, что Себ успел заметить в ее глазах. — Моя подача.
Глава 5
Телефон Милы завибрировал под прилавком, когда она аккуратно заворачивала покупку клиента в тонкую оберточную бумагу.
Пожилой джентльмен купил весьма вычурную салатницу с асимметричным ободком и брызгами блестящей небесно-синей глазури. Он объяснил, что это для его внучки, которая только что съехала из дома с целой горой семейного скарба. Пусть у нее будет хоть что-то свое собственное.
После его ухода Мила вытащила телефон и оперлась бедром о прилавок. Пятница выдалась напряженной, с наплывом покупателей, искавших подарки. У нее оставалось еще полчаса до прихода напарницы, Шери, и до начала занятий, — урчащий живот напомнил Миле, что пора бы и перекусить.
«Ланч?»
Как она и ожидала, это была эсэмэска от Себа.
«Конечно. «У Педро»?»
Сообщения Себа стали привычным делом за эти две недели, прошедшие с их теннисного матча, и… Мила даже не знала, как это описать. Напряженной ситуации? Неловкой? Щекотливой?
Взрывоопасной.
К счастью, Себастьян, судя по всему, ничего взрывоопасного не ощутил. Он лишь прикладывал все усилия, чтобы восстановить их дружбу.
Что, похоже, включало регулярную доставку ее любимого кофе — двойного, с молоком, и всего несколько дней назад переросло в совместные ланчи.
Они перекусывали в многолюдном новомодном бразильском кафе — «У Педро», а потом прогуливались до ее магазина и его реконструируемого помещения. Они не могли уединиться или поговорить по душам, что, казалось, устраивало их обоих.
Время от времени напоминание об их старой дружбе все же проскальзывало — они смеялись над шутками друг друга, обменивались понимающими взглядами и улыбками, как старые друзья. Но это случалось крайне редко. Большей частью между ними висела еле уловимая напряженность. Словно что-то изменилось после того падения Милы на теннисном корте. Когда во взгляде Себа она прочитала то, что заставило все у нее внутри таять, а ее кожу — гореть.
И, словно придя к молчаливому согласию, что это было неуместно, они довольствовались поверхностным общением. Мила знала: как только Себ переживет горе и угрызения совести, все вернется на круги своя. И ее жизнь потечет в привычном русле.
Телефон, все еще стоявший на беззвучном режиме, завибрировал в руке. На экране высветился незнакомый номер.
— Алло?
— Мила Молинье? — спросил женский голос с сильным американским акцентом.
Внутри Милы все оборвалось. Она знала, кто звонил.
— Слушаю, — ответила она личной ассистентке своего отца.
Какое-то мгновение, показавшееся бесконечным, она подумывала повесить трубку. Именно так поступили бы ее сестры. Но ведь Блейн Спенсер не потрудился позвонить им, не так ли? Он точно знал, какая дочь мирилась с его ложью и невыполненными обещаниями.
Такой она и была. Бесхарактерной, полной надежд, глупой дочерью.
— Лапочка!
— Мила, — поправила она, впрочем, как и всегда. — Мне не три года, папа.
Столько ей было, когда он ушел.
— Но для меня — все еще да, моя милая девочка!