Что ты творишь? Анья вполне может позаботиться о себе сама. Ей не нужен мужчина для защиты.
Возможно, она находилась в одиночестве на пляже, испытывая ту же нужду и растерянность, что и он. Мысль смягчила края его гнева, несмотря на то, что заставила его плоть невероятно затвердеть. Но как бы сильно ему не хотелось верить этому, он знал, что такая женщина как она не будет жаждать мужчину со шрамами, как он. Не по-настоящему. Неважно, какими бы жаркими не были ее поцелуи. Сколько их отвернулось от него за столетия? Сколько съеживались от страха, когда он приближался?
Несчетное количество.
И это было то, чего он хотел.
Глубокий вдох, глубокий выдох.
«Как Торин?» спросил он, меняя тему, пока шагал к кровати. «Не нравиться мне, что он так медленно исцеляется»
Эшлин отпихнула Мэддокса в сторону, и большой вояка нахмурился, но пустил ее.
«Полагаю, я поняла, почему не восстанавливается так же быстро, как и все вы. Он ведь Болезнь, правильно? Ну, я думаю, что клетки его организма поражены этой болезнью. Им приходится сражаться с вирусом и с раной. Все же он исцеляется. Он уже сам ест»
«Хорошо. Вот это хорошо» Люциен все еще чувствовал вину за пережитое Торином нападение. Он должен был быть здесь. Должен был почувствовать Торинову боль.
Если б пробравшиеся в крепость Ловцы не притронулись к коже Торина, заражаясь и ослабевая, Торин бы погиб. Люциен полагал, что принял все необходимые меры, чтоб предотвратить такое, поскольку предпочитал, чтоб горло порезали ему, а не кому-то другому. Все же его необходимые меры не помогли.
«А как Аэрон?»
«Ну» Эшлин запнулась, вздохнула. «С ним не так хорошо»
«Жажда крови так велика, что он начал царапать когтями самого себя» замогильным тоном произнес Мэддокс. «Ничто из сказанного мною не проникает в его мрачные мысли»
Люциен помассировал тыльную часть шеи.
«Вы двое справитесь?»
«Да» Мэддокс обвил рукой Эшлин за талию. «Торин в состоянии просматривать окрестности на своих компьютерах, а теперь, когда мое проклятье-смерти снято» сказал он, притягивая ближе свою женщину «я могу выходить в любое время, чтоб защитить нас или доставить необходимые нам вещи»
Люциен кивнул.
«Хорошо. Я дам вам знать о том, что мы найдем» Он подхватил сумку и бросил через плечо. «Благодарю за цветы Эшлин»
Не сказав больше ничего, он перенесся на Киклады.
Серая каменная ограда вела к оштукатуренному белым особняку. Дом, который он недавно приобрел и обставил, был просторен и светел, с возвышающимися белыми колонами и тонкими тканевыми драпировками на окнах.
Он бросил сумку и вышел на ближайшую террасу, что предоставляла на обозрение наичистейшую из виденных ним водную гладь. Спокойную, без волн. Даже без ряби. Солнце мило светило – был почти полдень – а буйные зеленые кусты с яркими красными цветами обрамляли здание по краям.
Возможно, ему с воинами надо было остановиться в Афинах или на Крите, чтоб быть поближе к разыскиваемому древнему храму, но на островах анонимность легче обеспечить. Меньше туристов и местных жителей.
«Чем меньше, тем лучше», пробормотал он.
Он плохо помнил проведенное здесь тысячи лет назад время, так что не мог сравнить прошлое с настоящим. Те дни были мраком, наполненным воплями и болью и столь злыми деяниями, что он не желал их помнить.
«Теперь я другой»
А все же он чувствовал себя так, словно вскоре совершит свой самый злой проступок. Уничтожит Анью. Не стоит думать о ее смерти. Не сейчас.
«Тогда о чем же мне думать?» удивился он, переводя взгляд на кристальную воду. «Понравился бы ей этот вид?» Вздыхая, он потер челюсть – и понял, что ему было по-настоящему любопытно. «Понравился бы?»
Не важно. Ты не можешь позволить этому иметь значение.
Он переключил свое внимание налево – не думай про Анью – и залюбовался новым зрелищем: изумрудные горы тронутые белым и фиолетовым. Определенно, это было величайшим творением богов.
Нет, ним была Анья.
Его зубы стиснулись. Что ему сделать, чтоб стереть ее из своей головы? Он знал, что хотел сделать. Раздеть ее прямо здесь на террасе и прислонить ее обнаженное тело к железной ограде, чтоб солнечные лучи ласкали ее так же, как это намеревался делать он. Он бы так изощренно к ней прикасался, что она позабыла бы о его обезображенном шрамами лице. Он доводил бы ее до вершины наслаждения, снова и снова, и она выкрикивала бы его имя. Отчаянно прося еще. Так отчаянно, что забыла бы всех мужчин, с которыми спала, и думала бы только о Люциене. Жаждала только Люциена.
Шанс на то, что это произойдет, был так же мал, как и на то, что его лицо вернется к своей прежней красе. Не то чтобы он хотел этого. Он заработал каждый свой шрам. Теперь они были частью его, как постоянное напоминание того, что любовь к женщине равнозначна боли и страданиям.
Еще никогда он так не нуждался в напоминании.
Он не мог отделаться от раздумий над смертью Аньи. Он будет упорно возвращаться к ним, пока не придумает выхода. Не покончит с этим. Как он должен убить ее? Он не желал причинять ей боли, так что должен сделать это быстро. Когда стоит это сделать? Ночью, пока она будет спать? В его животе бурлила желчь. Что именно сделают Титаны, если он не справиться? Подобно Аэрону он сойдет с ума от жажды крови? Падут ли один за другим его друзья? Ярость уколола его при этой мысли.
Люциен вынул один из по-прежнему лежащих в кармане леденцов, снял обертку и понюхал. Мгновенное возбуждение смыло гнев, когда клубничный аромат наполнил обоняние. Ну зачем он так глупо себя ведет? Гнев вернулся, но теперь он был направлен на самого себя.