— Демоническая музыка, взывающая к темным сущностям, погружает их в транс!
Завораживающие мелодии «Лоэнгрина» и «Майстерзингеров», великий Вагнер… Школьными группками их водили в оперный театр. «Ты чувствуешь восторг, Адель?» — спрашивала фрау учитель. «Чувствую», — отвечала она.
Примориус мрачной птицей кружил вокруг нее.
— Язычница!
Печать христианства не коснулась их, детей нового времени. Они праздновали день летнего солнцестояния и поклонялись огню. Их старшие братья в Палестине, пещерах Лабрадора, Альпах собирали древние рунические письмена, их отцы организовывали экспедиции в тибетские монастыри, восстанавливали культы и ритуалы, магические способы воздействия на сознание.
Ее казнят как революционерку, поняла Адель, как повстанца против христианского мира.
— Ты убила Густава Адольфа и Сибиллу — подстроила авиакатастрофу, подготовила расстрел евреями Фольке, ты планируешь убить наследника!
— Нет!
— Что ты делала в Иерусалиме? Ты была там в сентябре!
— Я не помню, я ничего не помню!
Вот она — разгадка! Ее преследовали мстители клана Бернадоттов. Двое шведов во главе израильского отряда бегут за ней. «Ты действительно не понимаешь, почему за тобой охотятся? Прекрасное самообладание!» — усмехается Кен. «Не стройте из себя дурочку, Адель-сан. Вам прекрасно известно, почему за вами следят», — слышит она гневную реплику Эда. И Эрик многообещающе шепчет: «Старик-японец обладает древним искусством, его картины оживают на коже». И пуля дырявит стекло и врезается в стену, совсем близко. И она глядит на пустой, вычищенный слой за слоем квадрат археолога Густава и представляет, как на его мертвое тело осыпается земля. И она стоит в библиотеке королевского дворца и сует любимую книгу Густава на место, краем глаза отмечая, что хранитель зала ничего не подозревает о ее новом содержимом.
— Я ничего не помню.
Примориус тянул к ней руку с крестом. Неужели в нем спрятана игла, как в ведьмовских процессах? Адель увернулась.
— Ты истребляешь Семью! Королевскую семью. Потому что у тебя нет собственной. У тебя никого нет. Ты сошла с ума, Адель. Из-за того, что все твои родные погибли. Из-за того, что еще ребенком тебя лишили их, забрали тебя от них. И ты ненавидишь семьи.
Она почувствовала, как намокла мятая ткань сарафана — отошли воды. Скоро начнутся схватки.
— Это неправда, неправда, — перед ее взором неожиданно возник негр, тянущий к ней свои страшные пальцы и усмехающийся: «Зови рыцаря!». И она тихо позвала: — Тасукэтэ! — Адель беспомощно вглядывалась в черные маски, потом закрыла глаза. «Жалкий, жалкий волчонок».
На миг она забыла о Примориусе, тот пытался коснуться крестом ее обнаженного плеча. Холодные ладони Адель прижала к пылающим щекам. Ее шея покрылась пятнами, на коже спины обвинитель отчетливо увидел…
— Сатана! — в ужасе затрясся епископ. — Ведите! Быстрее ведите ее!
Адель схватили и повели к дубовым ступеням.
Адель взошла на деревянный помост, ей связали руки. Петля касалась ее щеки. Среди масок она единственная, у кого осталось лицо, отрешенно думала Адель. Петля медленно затянулась круг горла. Веревочное искусство, насекомьи игры… Адель смотрела на них сверху — на нерешительно копошащихся или застывших от ужаса клоунов. У потолка она заметила темные ниши и закричала:
— Евгений! Я знаю, вы здесь, принц. Процесс снимают на кинопленку. Можете быть уверены, они заставят вас отказаться от престола! — она видела, как один из судей вскочил с места и приказал соседу проверить помещения. Слуга бросился вон.