— Довольно прохлаждаться, моя дорогая, — донесся язвительный голос генерала, и грубая ладонь похлопала меня пониже спины. Я возмущенно распахнула глаза.
— Что вы позволяете!
— В чем дело? — приподнял бровь Его Сиятельство. — Я ваш законный супруг и могу хлопать жену по тем местам, по каким посчитаю нужным.
Не слушая моих возмущений, он стащил меня с виверны. Я только теперь осознала, как неприлично задралось мое платье. Подбежавший горбун ростом с генерала, но вдвое шире его в плечах, ловил поводья, одним глазом косясь на виверну, другим ощупывая меня. Я встряхнулась и гордо вскинула подбородок:
— Что? Цирк приехал?
Пытаясь вывернуться из туго связавших меня лент, я дергала плечами и извивалась всем телом, производя, должно быть, приятное впечатление для мужских глаз. Зрачки горбуна довольно заблестели и он ухмыльнулся одним уголком губ, но кнут свистнул снова и перепоясал нахала прямо по горбу.
— Куда пялишься, скотина? — процедил генерал. — Я тебя на кол посажу, собаку! Распоясались, твари! Живей высказал почтение Ее Сиятельству герцогине Мейердорфской!
Горбун надсадно задышал, кривясь от боли и держась за пострадавшую спину, согнулся в поклоне, промычав что-то невразумительное.
— А теперь пшел вон, свинья! — генерал пнул горбуна под зад и, сжав мне руку выше локтя своими жесткими пальцами, потащил по аллее.
— Вы всегда так обращаетесь с женщинами? — спросила я, когда горбун с рычащей виверной остались позади. Каменный двор, почти полностью лишенный растительности, со стенами, увитыми сухим плющом, походил на колодец и навевал жуть.
— Со всеми, — сквозь зубы ответил генерал.
— Почему?
— Слишком много болтают.
— Но вы еще меня не знаете!
— Знаю достаточно, чтобы уже захотеть отрезать ваш язык.
Я вспыхнула, но промолчала. Мы свернули на боковую аллею, и тут я увидела первую статую. Сделанная из грубого ноздреватого камня, она изображала молодую женщину со стертыми чертами лица, ладони крепко прижаты к груди, голова слегка откинута назад, нагое тело до пояса обвил плющ. Я остановилась, холодея от странного предчувствия, и не могла оторвать взгляда. Мне показалось, что выемка в нижней части ее лица раньше была распахнутым в крике ртом.
— Любуетесь? — раздался тихий голос генерала. Он встал рядом, нагнув голову и нервно постукивая по бедру рукоятью хлыста. — Это Жоржетта, моя первая жена.
— А… — только и смогла ответить я.
Его губы изогнула жуткая усмешка.
— Я еще был молод и неопытен, и убивал быстро, слишком быстро. Сначала это было страшно. Теперь… теперь почти скучно.
— За что? — шепотом спросила я.
Жуткая фигура с изъеденными коррозией очертаниями вызывала во мне страх.
— Ни за что, — холодно ответил генерал. — Идемте, фройлен, я устал и хочу принять ванну.
Он потянул меня по аллее, выложенной темной брусчаткой и усаженной шиповником. Через несколько шагов мне попалась вторая фигура — она сохранилась лучше первой и тоже была обнаженной, одной ладонью девушка прикрывалась внизу, вторую тянула к высокой груди, окаменевшие глаза смотрели с тоской, пышный водопад волос катился за спину и тоже окаменел. За второй девушкой стояла третья — в пеньюаре, за ней — четвертая, пятая…
— Эту зовут Агата, — буднично говорил генерал, чеканно отбивая по брусчатке шаг, и его слова были такими же чеканными и ледяными. — Бедняжка боялась мышей, но василиск страшнее любого мышонка, не так ли, фройлен? А это маленькая Гретхен, слышали бы вы, как она кричала, — генерал поморщился и потащил меня быстрее, словно желая поскорее миновать это жуткое место. — Там стоят Катерина и Луиза. Они даже чем-то неуловимо похожи. Обе румяные и живые… были. А вот эта прелестница — Тереза. Видите, как она нахмурена? О, это не девица, а сущее наказание! Дочь громовержца, не иначе! По темпераменту вы с ней похожи, моя дорогая Мэрион. Вот только Тереза бесновалась лишь оказавшись в моем замке, вы же устроили представление прилюдно, да еще сумели сбежать… — он покачал головой. — Глупо, моя фройлен. Вернее, уже фрау Кёне-Мейердорф. Вы ведь понимаете, насколько это глупо?
Он не дал мне возможности ответить, и махнул рукой при виде пожилого господина в комбинезоне садовника. Мужчина рыхлил землю, очищая ее от сорняков, но часто останавливался и протирал лысину широким клетчатым платком.
— Как дела, Бруно? Все ли готово? — крикнул генерал.
— Не извольте беспокоиться, Ваше Сиятельство, — дребезжащим голосом ответил садовник. — Хвораю маленько, ревматизм замучил, едрить его в корень. Но к сроку будет готово, — он щербато улыбнулся мне, от чего морщины лучиками разбежались от его маленьких выцветших глаз. — Прелестница какая, позвольте мне заметить, Ваше Сиятельство. Будет истинное украшение для вашей коллекции.
— Коллекции? — возмутилась я, но генерал увлек меня дальше, к каменной лестнице, упирающейся в массивные резные двери.
— Вы будете седьмой, моя дорогая жена, — серьезно ответил генерал. — Бруно готовит место для вас.
Я оглянулась, и садовник снова вытерся платком и помахал мне ладонью. Мое сердце оборвалось и ухнуло куда-то вниз, я сглотнула ком и тяжело задышала, страх и гнев разрывали меня на части.
— Зачем вы это делаете? — повторила я, вырывая руку. — Почему убиваете своих жен?
— Думаете, мне приятно делать это, фрау Кёне-Мейердорф? — с неприязнью ответил генерал.
— А разве нет?
— Отнюдь! — возразил он. — Проклятие тяготеет надо мной с отрочества, я не властен над ним и не в силах ничего изменить.
— Вы могли бы не жениться, пока не проверите свои чувства!
— Это невозможно, дорогая. Я военный генерал, а на войне промедление подобно смерти.
— Но здесь не война.
— Пока еще нет, пичужка. Пока нет. Но попробуйте дать слабину, увидите, как эти псы вцепятся в ваше горло, под угрозой мой титул и моя должность.
— Неужели титул и должность ценнее чужой жизни?
— Намного. Я родился сыном герцога, но все детство провел на мельнице, потому что моей матерью была дочь мельника. Мне пришлось через многое переступить, чтобы подняться на ту вершину, где я сейчас нахожусь.
Вспомнились слова Жюли о том, что генерал откусил голову старшему брату, и я облизала пересохшие губы, но все-таки не сдавалась.
— Вы могли бы не снимать очки во время брачной ночи.
— Мог бы, но как иначе узнаю, снялось проклятие или нет?
— В таком случае, устройте фиктивный брак. Дайте, наконец, девушкам время, чтобы они полюбили вас! Добивайтесь этой любви! Вы…
Он остановился и крепко сжал мои руки, повернувшись лицом и нависнув надо мной, как скала.
— Думаете, я не делал этого? — сдерживая ярость, тихо заговорил он, сверкая золотыми точками в глубине бездонных очков. — Думаете, мы не пытались? Первую жену я задаривал подарками, покупал лучшие драгоценности и платья, носил на руках, закатывал балы, я клялся ей в вечной любви! Искренне и пылко! Но разве она полюбила меня? О, нет! Она любила только мой титул и мои деньги, вернее, деньги моего отца, будь он проклят, — генерал заскрежетал зубами и сильнее сжал мои запястья. — Она клялась в вечной любви, но не смогла снять проклятия. Потом была Агата, руки которой я добивался не меньше полугода, и она тоже водила меня за нос, распространяла грязные сплетни за моей спиной. Как они все. И Гретхен, и Катерина, и Луиза, и Тереза. И теперь вы, моя дорогая Мэрион.
— Я не…
— Молчите! — он прижал палец к моим губам. — Молчите, ради бога, или я прикажу высечь вас прямо здесь, на глазах у слуг и конюхов. Вы думаете, я поведусь снова на прелестное личико? На юное тело? На пылкие клятвы и фальшивые слезы? Как бы не так! — на губах генерала зазмеилась кривая усмешка. — Вам не удастся завладеть ни моим имуществом, ни моим титулом, ни моим сердцем. Вы, все вы, моя дорогая, весь ваш лживый женский род, начиная со сводных сестер, которые тянут с меня благотворительность, и заканчивая последними альтарскими шлюхами, которые мать родную продадут за брильянтовое колечко. Вы просите милосердия, но сами готовы вонзить в спину нож. О, я хорошо вас изучил! — он больно сжал мой подбородок, заставляя смотреть в свое лицо. Золотое сияние его глаз клубилось в зеркальной глубине, и я снова почувствовала уже знакомое головокружение. — Довольно глупостей и пустых надежд. Милосердия не будет, моя пичужка, оно умерло в моем окаменевшем сердце, а теперь умрете и вы. И знаете, — тут генерал вздохнул и погладил меня по щеке, придав своему лицу задумчивость. — Мне даже будет вас немного жаль. Немного! — он сложил большой и указательный пальцы в щепотку. — Совсем чуть-чуть. Ну а сейчас вы можете сполна насладиться богатством замка Мейердорфского, замка Черного Дракона!