– Очень сильная лихорадка, милорд, – проговорил лекарь, вытаскивая из бутыли пиявок и готовясь заменить ими тех, что уже напились крови.
Лекарь был невысоким полным мужчиной с длинной бородой. У него отвратительно воняло изо рта. Его одежда знала лучшие дни, а ботинки скрипели. Медицина являлась прибыльной профессией только в том случае, если врачу улыбалась удача постоянно лечить домочадцев какого-нибудь богатого дворянина.
– Вижу, что сильная, – процедил Хью, с отвращением глядя на пиявок, присосавшихся к телу его сына. – Что еще вы можете ему дать?
– Ну, у меня есть настойка. Надеюсь, она поможет, – неуверенно проговорил лекарь, роясь в сумке. – Но если это потница… или, прости Господи, чума…
– Господи, да он же не потеет! – вскричал Хью. – Уж лучше бы потел! И в округе нет чумы. К тому же за последнюю неделю он почти не выходил из дома.
– А остальные в доме здоровы? – Лекарь почесал в затылке и нахмурился.
– Да, насколько мне известно.
– Что вы ему даете? – раздался от двери голос Джиневры. Она выглядела не менее встревоженной, чем Хью. – А может, стоит попробовать иссоп и эхинацею, как вы думаете? – спросила она у лекаря, подходя к кровати.
Тот пожал плечами.
– Сомневаюсь, мадам. Когда такая сильная лихорадка, единственное, что можно сделать, это поставить пиявки и молиться. – Он заменил насосавшихся пиявок свежими.
– Тебе нельзя находиться здесь, – сказал Хью Джиневре. – Ты можешь заразиться и заразить девочек.
– Как и ты, – напомнила она ему. – Я бы хотела ухаживать за ним. И Тилли тоже. Она опытная сиделка. Научилась на бедняках.
Хью отрицательно замотал головой:
– Нет, я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, ухаживал за ним.
– Почему? – удивилась Джиневра. – Почему ты не даешь мне делать то, что я умею?
Хью опять замотал головой, но не ответил и, наклонившись над Робином, приподнял его веки. Белки пожелтели.
Джиневра секунду смотрела на него, а потом круто повернулась и вышла.
Девочки ждали ее у двери.
– Мама, что с Робином? – спросила Пен, хватая мать за руку.
– Это все еще вино действует? – осведомилась Пиппа.
– Нет, дорогая. У Робина лихорадка. Лекарь пускает ему кровь. – А можно на него посмотреть? – спросила Пен.
– Нет, потому что ты можешь заразиться.
– Мы можем нюхать ароматические шарики, – предложила Пиппа. – Ведь они предохраняют от лихорадки, правда?
– Не всегда. Идите делать уроки. Если к вечеру Робину станет лучше, вы навестите его.
Девочки побрели к учебникам, а Джиневра спустилась вниз. Она понимала страх Хью за сына, но не могла взять в толк, почему он запрещает ей ухаживать за ним.
Хью проводил лекаря до двери и прошел в зал. Джиневра, склонившаяся над пяльцами, подняла голову и взглянула на мужа. Хью стоял поставив ногу на каминную решетку и устремив взгляд вдаль.
– Я не очень верю в кровопускание, – тихо сказала Джиневра. – В большинстве случаев оно только ослабляет больного.
– Ты не врач, – отрезал Хью. – Правовед, опытный управляющий – да, в этом тебе не откажешь. Но не уверяй меня, что ты ко всему прочему еще и врач. Или я ошибаюсь?
Джиневра велела себе не обращать внимания на его раздраженный тон.
– Нет, – покачала она головой, – я тебя в этом не уверяю. Но, как у любой жены и матери, у меня есть некоторый опыт.
– Да, опыт, но вот успешный ли? – Хью пристально взглянул на нее. – Скольких мужей ты залечила до смерти, Джиневра?
Она на мгновение закрыла глаза.
– Хью, я понимаю твою тревогу за Робина, но это не дает тебе права бросать мне такие обвинения.
Хью пожал плечами:
– Я просто задал вопрос. И вполне обоснованный. Я полагаю, что ты приложила руку к лечению тех из своих мужей, которые оказались живы, пусть и на короткое время, после несчастного случая.
«Неужели между нами всегда будут стоять эти подозрения?»
Джиневра с безнадежным видом всплеснула руками и встала.
– Мне нужно кое-что обсудить с мастером Краудером.
Хью смотрел ей вслед. Она двигалась с присущей ей грацией, голова была гордо поднята, плечи расправлены. Он не хотел говорить то, что сказал, слова сами сорвались с языка. Страх и подозрения полностью лишили его здравого смысла. Тихо чертыхаясь, он пошел к лестнице.
Свернув в коридор, который вел к комнате Робина, он лицом к лицу столкнулся со слугой по имени Тайлер.
– Что тебе здесь понадобилось? – возмущенно спросил он. Кухонная прислуга редко появлялась в той части дома, где находились покои хозяев.
– Мастер Краудер, милорд. Он послал меня проверить лампы и, где надо, подлить масла, – ответил Тайлер, опустив глаза и всем своим видом демонстрируя почтение. В руке он держал флягу с ламповым маслом. – Я просто проверял лампы в спальнях, сэр.
Хью насторожился:
– Как я понял, домом ведает мастер Милтон.
– Мастер Краудер заведует припасами, сэр, – ответил Тайлер, не поднимая глаз. – Он хотел знать, сколько масла сожгли за прошлый вечер.
– О! – Хью не нашел ничего подозрительного в таком объяснении, однако ему не нравилось, что новые слуги поднимаются на верхние этажи дома, и он решил обсудить этот вопрос с Краудером.
Отпустив Тайлера, он вошел в комнату Робина.
Лампа, только что наполненная, была прикручена. Робин лежал неподвижно и едва дышал. Джиневра была права. Пиявки не принесли улучшения.
Хью сжал пальцы в кулак и ударил им по ладони. Его охватил ужас. Он ясно понимал, что сын умирает у него на глазах. Робин слабо закашлял, его веки дрогнули, и на секунду его безучастный взгляд остановился на отце.
Вдруг Хью осенила мысль, что мальчика надо унести из дома. Здесь даже воздух пропитан злом. Хью был не из тех, кто склонен к подобным фантазиям. У него не было времени на разговоры о колдовстве, проклятиях, сглазах. Его побуждало к действию нечто, чему не было рационального объяснения. Нечто, некто убивает его сына, и он должен унести его подальше от этого дома.
Хью завернул Робина в одеяло и поднял на руки. Мальчик был ужасающе легким. Хью поспешно вышел из комнаты и чуть ли не бегом спустился по лестнице.
Джиневра опять сидела на скамье в зале. Она вскочила, увидев, что Хью направился к входной двери.
– Хью, что ты делаешь? Куда ты несешь Робина? – протягивая к нему руку, спросила она.
– Уношу его отсюда, – коротко ответил Хью. – Это место вредно для его здоровья.
Побледнев, Джиневра взглянула ему в лицо. В его глазах была ярость и что-то еще… невероятно, в его глазах было обвинение. Рука Джиневры бессильно упала.
– Что ты имеешь в виду?
Он не мог рассказать ей о своих подозрениях – у него не было оснований, лишь твердая уверенность в том, что с его сыном сотворили зло. И мотив для такого поступка был только у Джиневры.
– Я еще ни в чем не уверен, – бросил он и вышел. Джиневра не двигалась. Неужели он винит ее в болезни Робина? Невозможно. Не исключено, что он сомневается в ее непричастности к смерти Стивена Мэллори, однако он никогда, даже в самом жутком кошмаре, не должен был думать, что она способна причинить зло Робину. Ведь она мать. Он не может верить в это.
И все же по его взгляду Джиневра поняла, что он верит.
Она внезапно почувствовала слабость и, проведя рукой по лбу, обнаружила, что он покрыт испариной. Как жить с человеком, который при первой же оказии обвиняет ее в чудовищных вещах? Как делить с ним постель, вынашивать его ребенка?
Она медленно провела рукой по животу, потом опустилась на скамью и откинула голову на резную спинку. Она всегда, еще до того как появлялись первые признаки, знала, что забеременела. В последнее время она редко задумывалась над этим и ждала, когда ее подозрения подтвердятся настолько, что можно будет объявить об этом во всеуслышание. Она рассчитывала, что на это понадобится неделя. А пока это будет оставаться сугубо ее тайной, дарящей много радости.