Он посмотрел на нее без выражения:
— Нет. Больше нет.
Мари О'Нил, Мот, долго смотрела на отца. Его лицо прорезали жесткие, грубые морщины, и она знала, что на этом лице для нее больше никогда не появится улыбка.
Кэтлин осталась единственным человеческим существом, на которое она могла положиться. Придется принять тот факт, что у нее появилась новая семья, где поклоняются не солнцу, а луне и где на нее не смотрят как на чудовище.
Когда вчера она вернулась к Тео, с едва зажившими ожогами на руках и в серебряных наручниках, каждую секунду причинявших боль, ее господин пришел в ярость. Он гневался не на нее, как она опасалась, а на юношу, который осмелился напасть на его «маленькую Мот». Не моргнув и глазом, он сорвал освященные кольца с ее рук, обнял и долго гладил ее волосы, казалось забыв про желанную урну.
Повернувшись спиной к дому детства, Мот почувствовала на языке горький вкус пепла. Прежняя жизнь рухнула, но, покидая город, она изобразила на лице злую улыбку. Надела черные очки, закинула рюкзак на плечо и стала размышлять, как быстро ей удастся доехать автостопом до Бостона. Она заслужила последние два месяца свободы и собиралась провести их так, как ей хотелось.
МЕЛИССА ДЕ ЛА КРУЗ
Убежище
Все началось с фонаря. Ханна проснулась холодной февральской ночью, в три часа, и заметила, что один из старых медных фонарей, стоявших вдоль забора, испускает тусклый, едва заметный свет. Сначала он мигал, затем погас, потом внезапно снова загорелся. Ханна пеняла на испорченную проводку. Но вероятно, она сама забыла выключить фонарь и попыталась вспомнить, все ли погасила, прежде чем идти спать. Когда на следующую ночь и еще через два дня фонарь продолжил исправно вспыхивать, Ханна обратила на это внимание. На четвертую ночь она проснулась до того момента, как фонарь зажегся, поискала на ощупь свои очки, надела их, взглянула на светящуюся лампочку и нахмурилась: она точно помнила, что перед сном выключила все фонари. Ханна смотрела, как лампочка медленно гаснет и комната погружается во тьму, закрыла глаза.
Другая девушка на ее месте, наверное, испугалась бы и не смогла уснуть, но Ханна жила на острове Шелтер уже третью зиму и привыкла к звукам старого дома и всяким странностям. Летом задняя дверь с проволочной сеткой никогда не закрывалась, постоянно хлопала на ветру или когда кто-нибудь входил или выходил из дома — бой-френд матери, соседка, подружки Ханны, родители которых имели дома на острове и которые проводили здесь лето. На острове Шелтер никто не запирал двери на замок. Здесь не было преступности, если не считать таковой кражу велосипедов. Даже если у кого-то пропадал велосипед, потом выяснялось, что его просто одолжил сосед, чтобы сгонять на рынок, и на следующий день владелец находил свое имущество у крыльца. Последнее убийство произошло здесь в восемнадцатом веке.
Ханне было пятнадцать лет, ее мать работала барменшей в «Хорошем магазине» — кафе-баре, где подавали исключительно натуральную пищу и на полу хрустел песок. Кафе работало только три месяца в году, во время сезона летних отпусков, когда остров был «засорен» (выражение матери) городскими, приехавшими отдыхать. «Летние» (тоже мамино словечко) и их деньги позволяли сводить концы с концами постоянным обитателям острова вроде Ханны и ее матери. Зимой, в мертвый сезон, здесь оставалось так мало народу, что Шелтер походил на призрак.
Но Ханна любила зиму, любила смотреть, как ходит паром через ледяной пролив и как беззвучно падающий снег укрывает остров волшебным одеялом. Она гуляла одна по обдуваемому ветром пляжу, когда единственным звуком на многие мили было хлюпанье ее сапог по влажному песку. Зимой жители Шелтера часто поговаривали о переезде. Хватит с них жестоких снежных бурь, бушевавших по ночам, и ветра, воющего за окном, словно обезумевшая баньши[4]. Люди жаловались на одиночество, изоляцию от мира. Некоторым не нравилась тишина, но Ханна наслаждалась ею. Только в тишине она могла уловить свои мысли.
Сначала Ханна и ее мать тоже были отдыхающими. Когда родители еще жили вместе, семья проводила летние месяцы в одном из огромных колониальных особняков у пляжа, рядом с причалом для яхт и отелем «Сан-сет-Бич». Но после развода все изменилось. Ханна понимала, что разрыв матери с отцом ухудшил их положение в обществе и что теперь они стали «маленькими» людьми. С тех пор как отец сбежал со своим арт-дилером, она и мать стали для многих объектом жалости.
Не то чтобы Ханне было дело до мнения других. Ей нравился дом, в котором они жили: удобный, пусть и обветшалый коттедж в стиле «Кейп-Код»[5], окруженный верандой и с шестью спальнями — одна на чердаке, три на первом этаже и две в полуподвале. В отделанной деревянными панелями гостиной висели старинные гравюры с видами побережья острова и океана. Дом принадлежал семье, которая никогда им не пользовалась, и сторож охотно сдал его матери-одиночке. Сначала они бродили по просторным комнатам, словно два шарика, затерявшиеся на столе для игры в пинбол. Но со временем привыкли, и теперь дом казался теплым и уютным. Ханну не мучило одиночество или страх. Она всегда чувствовала себя в безопасности.
4
5