Но ни одного из них не тяготило дополнительное бремя и связанное с ним чувство страха и вины. Это испытывала только одна я.
Иногда мне хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Но я скорее вырвала бы из груди свое сердце, чем поведала о том, что сделала. И что могла бы сделать. При этой мысли мой пульс дал сбой, и я прислонилась к резной спинке церковной скамьи из красного дерева.
За два последних месяца я нарушила немало норм и правил. А для некоторых моих поступков у нас вообще не существует никаких правил. Ведь никому даже в голову не пришло бы переступить черту, через которую я перескочила в прошедший Хеллоуин.
Итак, все изменилось два месяца тому назад, 31 октября. Война с вампирами приобрела особенно ожесточенный характер после того, как они убили дочь президента Соединенных Штатов. Разумеется, проклятые трактовали случившееся по-своему. Они провозгласили ее «освобождение» и принятие в ряды себе подобных, а убийство приписали нашим людям, которые проткнули ей сердце колом и отрубили голову. Я, как и все остальные, требовала ответных действий. И не могла ждать, когда возмездие свершится. Несмотря на то что мы были обязаны охотиться сообща, я хотела убить вампира своими собственными руками. И когда заходящее солнце окрасило каменные городские дома в золотистые тона, я вместе со всей группой бежала по древнему средневековому мосту. Мы — испанцы и американцы, корейцы и шведы — отправились в своих бронежилетах очищать окрестные холмы от кровопийц. Мы пели нашу песню, которая раньше мне казалась такой прочувствованной. В переводе на английский ее содержание было таково:
«Мы — охотники за вампирами, и наше дело свято. Мы пришли из Испании, чтобы спасти мир. Бегите от нас на солнечный свет, демоны ада! Вам лучше умереть, сгорая в пламени, чем от наших рук!»
В ту ночь рядом со мной был Антонио де ла Крус. Иногда он брал мою защищенную перчаткой ладонь в свою руку, и мы вместе шли сквозь темноту. Висевший за плечами арбалет больно ударял по ссадинам, полученным накануне во время отработки приемов уличного рукопашного боя. Вокруг нас поднимался туман, словно дым от стремительно распространяющегося лесного пожара. Впереди послышались крики. Антонио отпустил мою руку и исчез. Я окликнула его, он отозвался, но уже издалека. Я увидела перед собой выплывающее из тумана лицо и побежала к нему. Но это был не Антонио, а Джек…
«Не думай о нем!» — приказала я себе. Когда мне удалось сосредоточить взгляд на грязных стеклах киотов с иконами святых, перед глазами все стало расплываться. Лик Спасителя смазался и начал таять. «Подумай о своем наследии и о данных тобой обещаниях. О дедушке и бабушке».
Чарльз (Че) и Эстер Лейтнер, мои дедушка и бабушка, считались революционерами, — по крайней мере, они так себя называли. В наши дни подобных людей называют террористами. Во время вьетнамской войны они взрывали бомбы в банках и на военных базах. У меня на шее висит медальон с фотографией «папаши Че» и бабуси. На снимке она запечатлена в моем возрасте; ее роскошные вьющиеся волосы — я получила их в наследство — ниспадают до самой талии. Волосы перехвачены на голове кожаным ободком, на носу — очки с круглыми стеклами в металлической оправе. Дополняют образ армейская куртка и потрепанные джинсы. Дедушка мог бы сойти за ее близнеца, только ростом немного выше.
Они очень гордились тем, что я стала учиться в Академии. А мои родители… не очень. Они были пацифистами и считали, что пришло время прекратить борьбу, выслушать доводы вампиров и найти путь к сосуществованию. Мы яростно спорили на эту тему. Дедушка с бабушкой считали моих родителей безнадежными мечтателями.
Когда война приняла более ожесточенный характер, я встала на сторону бабуси и папаши Че. Для нас не представлялось возможным сидеть с вампирами за одним столом и вести переговоры. Мы считали их зверями, ненасытными чудовищами. Пытаться с ними договориться — все равно что предложить себя в качестве обеда.
Но теперь…
— Давайте приступим к делу, — предложил Диего, войдя в церковь через боковую дверь рядом с алтарем.
Нам всем пришлось выучить испанский. В прежние времена, до того как вампиры объявили нам войну, студенты приезжали в Саламанку, чтобы учиться испанскому языку, а не рукопашному бою.