Алекс предложила ей руку, и Лорен взяла ее.
— Кто же их не любит! — ответила она.
Лорен работала в «Ангелус-хаусе» пять дней в неделю, с трех до восьми часов. Она обнаружила, что ее обязанности довольно просты. Так как подросткам не разрешалось покидать территорию больницы, а персонал был обязан за ними присматривать, Лорен часто посылали в город за продуктами или лекарствами. У нее было много свободного времени, получалось даже читать. И при этом нее давали ей понять, что она здесь нужна и помогает делать важное дело. Дома ее никто не ждал. С тех пор как по решению суда ее сестру Карлу поместили в реабилитационный центр «Игл Фивер», родители каждый уикэнд уезжали из города. Они возвращались в воскресенье вечером, с серыми лицами, исчерпав свой запас родительской любви. Телевизор в квартире работал круглые сутки.
Лорен обрадовалась возможности быть рядом с людьми, которые могли стать ее друзьями или даже чем-то большим. И здесь был Йоханнес. Когда он заходил в комнату, Лорен даже дышалось иначе, ее переполняли надежды. Она наблюдала за ним — как он стоит, прислонившись к дверному косяку, — высокий, стройный, в поношенной футболке «Vampire Weekends»[25], обтягивавшей его широкую мускулистую спину, — любовалась его глубоко посаженными глазами, которые, казалось, видели все, любовалась небрежной улыбкой, парой ямочек на щеках; слушала его низкий смех, напоминавший рычание, от которого внутри у нее творилось что-то непонятное. Она видела, как он обращается с подростками, приходившими в центр, — успокаивает, выслушивает их истории, кивает. Трудно было поверить, что ему всего двадцать два. Иногда он подходил к ее столу или заглядывал в длинную, пахнувшую плесенью комнату-картотеку, где она сидела, разбирая желтые конверты с расплывшимися именами и расставляя их в алфавитном порядке.
— Ну, как тебе работа?
— Нормально, — отвечала Лорен, жалея, что не может придумать какого-нибудь умного ответа, чтобы задержать его подольше.
— Купила то, о чем я просил?
Она отдавала ему заказ: коробки марли, большие бутыли перекиси водорода, резиновые трубки, новые простыни и полотенца.
Однажды ей пришлось сходить в строительный магазин за длинными тонкими досками, гвоздями и десятифунтовыми мешками мульчи.
— Может, нам захочется починить забор или посадить что-нибудь в парке. Это хорошее занятие для новичков, — объяснил Йоханнес, когда она и парень из службы доставки свалили покупки в грузовой лифт.
Йоханнес и Раким отвезли доски и мешки на цокольный этаж.
Иногда Йоханнес заглядывал в комнату с картотекой и спрашивал:
— Тебе что-нибудь нужно?
«Да. Я хочу, чтобы ты занялся со мной сексом прямо здесь, на полу, и поклялся мне в вечной любви».
— Нет, спасибо, все в порядке.
— Ну, удачи в работе, — говорил он, и Лорен подкрадывалась к двери, чтобы посмотреть, как он уходит и спускается в комнату детоксикации, и полюбоваться его фигурой, плотно обтянутой джинсами.
4
По пятницам вывозили мусор, но, поскольку теперь никому из ее семьи до этого не было дела, Лорен приходилось самой тащить газеты во двор позади нового съемного жилища с видом на пробки на Четвертой авеню. Окна их прежней квартиры выходили на Парк-авеню, но это было еще до того, как на них посыпались счета за лечение Карлы; потом пришлось переехать на Парк-Слоуп, в четырехэтажный дом без лифта, с комендантом, обожавшим болтать с Лорен.
Она распределила по бакам туго перетянутые связки Газет, синие мешки с пластиковым мусором и металлические предметы и рукавом вытерла со лба пот. Комендант кивнул на утреннюю газету с заголовком на полстраницы: «Кровавые банды Нью-Йорка».
— Еще одно тело нашли, — произнес он с сильным французским акцентом. — Теперь уже десять. У этой разорвано горло.
Лорен не хотела затевать с ним разговор, боясь опоздать на работу:
— Полиция считает, что орудует какая-то банда.
— На Гаити тонтон-макуты появлялись по ночам, как призраки. Если ты осмеливался открыть рот, они приходили. Если ты молчал, они все равно иногда приходили. Тогда все жили в страхе. Они не успокоились, пока не убили наши души и мы все не превратились и мертвецов.
Со стороны Четвертой авеню послышался громкий автомобильный гудок; двое таксистов начали ругаться, и вскоре дело дошло до драки.
— Совсем с ума посходили, — проворчал комендант, опуская крышку мусорного бака.
Когда Лорен неслышно вернулась в квартиру, телевизор работал, но без звука. На экране Лорен увидела окровавленных заключенных в оранжевых комбинезонах, стоявших на коленях; их лица закрывали черные мешки. Мать, в очках, сидела в кресле у окна и раскладывала по порядку какие-то бумаги — Лорен знала, что это счета. Отец был на работе. Он прятался, словно в теплице, в своем офисе, с его плоскими шутками, кулером и кофеваркой, обсуждал с коллегами придурка-босса, пока не наступало время возвращаться домой.