Чей-то голос произнес что-то по-испански над самым ее ухом, а потом она почувствовала, как ее подняли и она плавно поплыла над землей.
— Как она?
Ее затуманенный мозг узнал голос Ларедо. Шейла заставила себя разлепить ресницы и сквозь пелену увидела его полный сострадания взгляд. Она опять закрыла глаза, отдавшись плавному течению, уносившему ее неведомо куда.
Следующий просвет в сознании длился дольше. Шейла полусидела в кровати, чья-то сильная рука поддерживала ее, пока другая осторожно снимала с нее разрезанную блузку. Очень осторожно ее перевернули и уложили на живот.
Ее ресницы затрепетали, когда она открыла глаза и узнала руку Рафага, которая откидывала волосы с ее лица и шеи. За ним она увидела Консуэло, хлопотавшую возле кровати; ее большие глаза светились добротой и сочувствием. Спина Шейлы была как будто охвачена огнем, но она нашла в себе силы улыбнуться мексиканке.
— Все в порядке, — слабым шепотом проговорила она.
— Не разговаривай, querida, — ласково сказал ей Рафага и повернулся, чтобы что-то взять у Консуэло. — Надо промыть раны. Это будет больно. Потерпи немного.
От острой боли Шейла зарылась в подушку лицом, чтобы не закричать. Шейла была уверена, что ее касаются только руки Рафаги. Он осторожно промыл ей раны, смазал мазью спину.
Прохладной влажной тряпочкой он промокнул пот на ее лице и шее. Потом обернул бинтом следы от веревок у нее на запястьях и наконец сказал, что она должна поспать. Шейла послушно закрыла глаза.
Когда она проснулась, Рафага сидел на стуле у ее изголовья, как добросовестная сиделка, закрыв лицо руками. Шейла пыталась отыскать в своей душе ненависть за то, что он с ней сделал, но ее не было.
Его сильные тонкие пальцы приблизились к ее лицу, чтобы вытереть пот. Когда Рафага взглянул на Шейлу, она увидела нежность, затаившуюся в его темных глазах. Это выражение тут же исчезло, как только он заметил, что она смотрит на него.
— Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил он.
Шейла пошевелилась, и сотни иголок впились ей в спину.
— Болит. — Она едва сдержала стон.
— Потерпи, скоро пройдет. Ты должна быть благодарна Ларедо за то, что все эти рубцы со временем исчезнут, не оставив следов на твоей прекрасной коже. — Немного поколебавшись, он добавил: — Не таи на него зла за то, что ему пришлось сделать.
— Я и не таю, — ответила Шейла.
— Хорошо. — Губы Рафаги тронула легкая улыбка.
— Рафага… — Она молча изучала его, потом спросила: — Ты бы смог исполнить приговор, если бы Ларедо отказался?
Он посмотрел на свои руки и нахмурился.
— Нет, не смог бы.
Шейла вежливо возразила:
— Я думаю, смог бы.
Он вскинул голову и холодно сверкнул глазами, как будто она уличила его во лжи.
— Думаю, смог бы, — повторила Шейла, — чтобы не отдавать плеть в руки Хуана Ортеги.
— Возможно, — коротко ответил он и стал подниматься.
Она протянула руку, чтобы остановить его. Рафага заметил это движение и замер, вопрошающе глядя на нее.
— Сегодня утром, — неуверенно проговорила Шейла, — я ненавидела тебя и всех, кто с тобой связан. А сейчас я уже ни к кому не чувствую ненависти.
«И меньше всего к тебе», — могла бы добавить она, но еще не была готова к полному признанию. Она подождала в надежде, что его ответ даст ей возможность рассказать ему о своих чувствах.
Холодная маска исчезла с его лица. Его глаза были похожи на мягкий черный бархат, так непривычен был его взгляд. Ее сердце учащенно забилось. Он был неотразим — стройный, подтянутый и сильный.
Но когда Рафага открыл рот, он не сказал ничего такого, что побудило бы Шейлу раскрыть перед ним душу.
— Ты должна поесть. Я велел Консуэло приготовить тебе что-нибудь.
20
В дни, последовавшие за ее выздоровлением, Шейла открыла для себя нового Рафагу. Место властного и жестокого человека, которого она знала, занял трогательно-деликатный любовник, внимательный и добрый. Он ухаживал за ней заботливо и нежно, словно преданный и любящий брат. Шейла никогда не думала, что может еще сильнее полюбить его, однако это было так.
— Это прекрасно, — вздохнула она, удивляясь глубине своего чувства.
— Что прекрасно? — допытывался Рафага.
Шейла повернулась к нему, не догадываясь, что высказала вслух свои мысли. Он улыбнулся ей той самой улыбкой, теплой и интимной, от которой у нее всегда захватывало дух. Они ехали по заросшему высокой травой лугу.
— Я хотела сказать: какой прекрасный день, — солгала она, зардевшись.
— Ты, наверное, устала, — сказал он. — Надо передохнуть, а заодно и дать отдохнуть лошадям. — Он взял ее за локоть и направил к маленькому пригорку. — Давай здесь посидим.