– Но твоя репутация вовсе не… не испорчена.
– Испорчена, Лин. – Она шмыгнула носом. Она почувствовала сочувствие и доброту в его голосе, и это спровоцировало слезы. – Никто по-настоящему не верит, что я лежала больная у викария.
– Но они поверили бы, если бы ты не давала им новых поводов для сомнений. – Он снова встал. – Сейчас слишком поздно. Слишком много довольно убедительных нагромождений лжи. Ты должна выйти за него замуж.
– За кого?
– За Гаррета, разумеется.
– Нет, нет и нет! – Это какой-то кошмар.. – Он не хочет даже спать со мной, не то что жениться на мне! Ему не нравятся мои булочки с корицей, а еще он сказал, что может придумать, по крайней мере, три или четыре вещи, которые вкуснее земляники со сливками. А ведь ты знаешь, что это невозможно.
– Твои губы – одна из них, могу поспорить. Вряд ли это что-либо иное.
– Ой! – Оливия поднесла ладонь ко рту и почувствовала, что начинает краснеть. Она сморщила нос. – Ты думаешь, что он имеет в виду именно это?
– Это не очень прилично – просить брата объяснять слова твоего возлюбленного. – Он сделал паузу. – И твоего будущего мужа.
Герцог сделал несколько шагов и сел на край письменного стола.
– Послушай, Оливия, надеюсь, ты извлекла урок и больше никогда не будешь играть в такие игры.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что Гейбриел предложил Гаррета в качестве твоего жениха, когда писал рекомендательное письмо. Он сказал, что Гаррет нуждается в таком человеке, как ты, чтобы осознать, что есть еще прелесть в этом мире и что не следует томиться, окунувшись в мирную жизнь. А с тобой, дорогая девочка, не соскучишься.
– Ты говоришь, что это идея Гейбриела?
– Его предложение, Оливия. Поначалу я не слишком серьезно относился к этому. Я наблюдал за тем, как он разговаривал с тобой, как смотрел на тебя, как прикасался к тебе, и подумал, что Гейбриел, может быть, и прав.
– Ты так думаешь? – Она не была уверена в справедливости сказанного, но ей снова и снова хотелось слышать слова Лина.
– Я нанял его для того, чтобы он некоторое время был поблизости и я мог наблюдать, как развиваются события. Но это принесло такое бедствие, из которого я извлек урок и никогда впредь не буду играть с Купидоном. – Он снова вернулся за письменный стол и сел. – Ты знаешь, что Гаррет учился в Оксфорде, чтобы стать священником?
– Да. А как он познакомился с Гейбриелом?
– Я и без того много сказал. Спроси его. Я поговорю с майором, после чего пришлю его к тебе. Ступай в Зеленую гостиную и жди его там.
Оливия очень хотела быть послушной сестрой, но не могла этого вынести. Она бросилась к письменному столу и упала на колени.
– Умоляю, позволь мне вначале переговорить с Майклом, Лин! Я скорее готова стать придворной дамой у принцессы Шарлотты, чем заставить его жениться на мне, если ему претит эта мысль.
– Поднимись с колен, глупышка! – Лин помог ей встать. – Это уж слишком.
– Мы говорим о моей жизни, Линфорд! – Оливия вынуждена была прикусить губу, чтобы не добавить: «Я не хочу такого брака, как твой».
– Хорошо, Оливия, ты можешь сначала поговорить с ним.
Оливия понятия не имела, почему брат смягчился, однако она сжала его руку и поцеловала ее.
– Ты можешь поговорить с ним, но это не изменит того, что должно произойти.
Глава 38
Оливия шла к домику привратника, стараясь ступать как можно спокойнее. Спускались сумерки.
Ее стук в дверь был негромким, но и не робким, и когда ответа не последовало, Оливия постучала снова. Наконец Майкл открыл дверь, увидел ее и отвернулся. Он не пригласил ее внутрь, но и не закрыл перед ней дверь.
– Скажите, что хотели сказать, и уходите.
Голос его прозвучал скорее устало, чем сердито, и в нем не было раздражения, как у Лина. Это из-за того, решила Оливия, что он не хотел ущемить ее чувства.
Оливия последовала за Майклом в комнату и взяла его за руку, чтобы подтолкнуть к креслу. Он кивком указал ей на кресло напротив.
Было немного обидно, что он отверг это проявление нежности с ее стороны, но Оливия не собиралась отвлекаться отдели своего прихода. Она села напротив и сложила руки на коленях.
– Я знаю, вы думаете, что я пережила страшную травму во время похищения, и боитесь, что, если вы займетесь со мной любовью, я вообще пропаду.
Майкл закатил глаза, словно они обсуждали эту тему уже сотню раз.
– В этом есть доля правды, миледи, хотя то, как вы излагаете суть, носит скорее театральный характер.
– Ладно. Давайте выразим это иначе. Вы не считаете, что я веду себя разумно. Уже лучше.
– Это правда. – Она уронила голову на руки. – У меня было время подумать об этом сегодня днем, когда я находилась в вашей кровати и ожидала вашего прихода.
Майкл приложил тряпку к ранке на щеке и поморщился. Оливия постаралась не позволить сочувствию взять верх.
– Майкл, заняться любовью с вами и с теми мужчинами, чего я боялась, – это такая же разница, как накормить кого-то и отравить. Действие одно и то же, но между ними нет ничего общего.
Он положил тряпку и поднял перевязанную руку, чтобы прикрыть пораненную щеку.
– Кроме того, они ничего со мной не сделали и исчезли. Я сама спаслась.
Он покачал головой, даже без слов было понятно, что это его не убеждает.
– Почему никто не верит, что я могу сама о себе позаботиться, даже в такой ситуации? Там не было брата, который мог спасти меня. Я сама это сделала. И я делаю так всю свою жизнь. Вы думаете, это так легко – иметь четырех старших братьев? Думаете, так легко провести сезон в Лондоне, когда меня запросто принимают за молочницу? Думаете, легко дочери герцога завоевать место на кухне? Думаете, так легко любить кого-то, кто думает, что я слишком испорченная, чтобы знать, чего я хочу?
– Я не думаю, что вы испорченная.
Оливия подняла руку, чтобы приостановить его протест, и продолжила:
– Майкл, есть только одно общее между вами и похитителями. Вы мужчина.
– Я не желаю вашей любви. И хочу, чтобы вы это поняли. – Он встал из-за стола так резко, что тот сдвинулся. – Кроме того, вы испытываете вовсе нелюбовь. Это благодарность.
– Я знаю разницу.
Но прежде чем Оливия успела развить свою мысль, Майкл продолжил:
– Для меня спасение вашей жизни было первым шагом к тому, чтобы искупить те неверные деяния, которые я совершил. Их так много, что даже если я доживу до ста лет и буду совершать только добрые дела, я не успею это сделать.
Она встала.
– Вы пытаетесь заставить меня подумать о вас плохо? Это невозможно.
Майкл подошел к ней поближе. Взяв ее за плечи, он заглянул ей в глаза. Оливия была уверена, что они полны слез и безобразны. Но это не имело значения, если он смог заглянуть в глубины ее сердца.
– Если бы я хотел, чтобы вы думали обо мне плохо, я рассказал бы, как держал у горла ребенка нож, чтобы его мать рассказала мне то, что нужно было знать.
Оливия не хотела слушать это. Она попробовала закрыть уши ладонями, но Майкл продолжал держать ее за плечи.
– Я рассказываю сейчас правду, чтобы вытеснить ложь, которой жил в течение пяти лет. Я убивал людей, чтобы они меня не предали, я спал с женщинами, чтобы выяснить то, что они знали, я использовал это против тех, кого они любили.
Это напугало ее. Он ее напугал. Такого прошлого она не могла даже вообразить. Это был не тот человек, которого она знала.
– Но вы сожалеете об этой лжи и обманах?
– Сожалею? Нет, не сожалею. – Он отпустил ее и засмеялся, словно это был самый глупый вопрос, какой он когда-либо слышал. – Я хотел, чтобы Наполеон был разбит. Я хотел отомстить за жизни людей, которые погибли, служа Господу и королю. Моим искусством было умение лгать, и я использовал его в силу данных мне Господом Богом способностей.