— Ненавижу это! — рычащий и наполненный гневом, ее голос окутал Сабана оттенками возбуждения и потребности, когда его губы оторвались от ее.
Сабан обхватил ее лицо, его руки наслаждались ощущением кожи Натали, когда он смотрел ей в глаза, читал ее неспособность отрицать пульсирующее отчаяние от его прикосновения.
— А я благодарю Бога за это… и за тебя, — прошептал он, проводя большим пальцем по ее распухшим губам, пробуя их на вкус. — Ненавидь меня, как хочешь, Натали. Проклинай меня, проклинай, пока ад не замерзнет, но это ничего не изменит. Это ничего не может изменить. Ты — моя.
Натали изо всех сил пыталась опровергнуть это утверждение, найти способ противостоять мужчине. Но как она могла бороться с чем-либо, когда желание пронзало ее тело когтями огненной похоти и пульсирующего жара?
Она и раньше хотела его, Бог свидетель. Борьба с этим желанием, ночь за ночью, сделала ее обезумевшей, раздражительной, расстроенной. Но теперь, теперь это было похоже на то, как какой-то демон похоти вцепился в ее лоно, пытал ее клитор и затянул хомут мучительной нужды вокруг нее.
Женщина выгнулась, совершенно непроизвольно, против его бедер, когда Сабан прижался к ней, стержень его эрекции потерся о нежную плоть ее киски, легкое движение его мощных бедер, покрытых джинсами привело ее к блаженству.
Она чувствовала, как соки возбуждения просочились из ее киски, увлажняя трусики и подготавливая ее к нему. Подготавливая ее к чему-то, что, как она понимала, свяжет ее с Сабаном навсегда.
Предупреждение, которое ее мозг выкрикивал неделями. Бежать, бежать, пока она еще может бежать, на самое большое расстояние между ней и ее восхитительным ягуаром.
— Ты не можешь этого сделать, — выдохнула Натали, когда одна из его рук погладила ее шею и ухватилась за тонкую бретельку топа.
— Я был рожден для этого, — прорычал Сабан.
Ощущение того, как тонкая лямка скользит по ее плечу, заставило Натали глубоко вдохнуть, ее губы раздвинулись, чтобы принять больше кислорода. Как она должна была дышать? Мужчина окружил ее, прогнав весь воздух из комнаты, прикасаясь к ней. Раздевал ее.
— Я не мечтал ни о чем, кроме этого, с того момента, как увидел тебя, — Сабан проследил, как поднимаются ее груди, удобно разместившиеся в кружевном лифчике. Ее соски сильно затвердели, став настолько чувствительными, что Натали задалась вопросом, сможет ли она испытать оргазм от трения кружева на них.
— Сабан, — она облизнула губы, пробуя его на вкус, ей нужно было больше мужчины Пород.
Гормон, о котором он говорил, хуже, чем наркотик. Женщина уже чувствовала, как потребность овладевает ею, борясь со здравым смыслом и убирая ее сопротивление.
— Ах, я здесь, какая прелесть, — он спустил бретельку ее бюстгальтера через плечо, затем убрал одну чашку от налитой груди.
Ее сосок был вишнево-красным, опухшим от нужды. Натали стало почти стыдно за это. Свидетельство того, сколько времени прошло с тех пор, как к ней прикасались? Или свидетельство силы странного гормона, о котором говорил ее ягуар?
Ей нужны его губы там, нужен его рот на ее соске, посылающий к чертям последние кусочки ее здравомыслия.
— Посмотри, какая ты сладкая, cher, — мужчина дотронулся кончиком пальца, сильным, мозолистым, до твердого соска.
Натали почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Ее спина выгнулась, заставив приподнять груди ближе к Сабану, ее голова откинулась назад, и женщина закрыла глаза. Она просто хотела его прикосновений. Только один раз. Прямо сейчас.
— Пожалуйста, Сабан, — это она? Ее голос? Ее мольбы о чем-то, что, как она знала, разрушит независимость, за которую она так боролась? Она сошла с ума?
— Сher, сладкая маленькая bébé, — простонал он. — Что угодно. Все, что нужно.
Натали впервые почувствовала, как его губы коснулись сверхчувствительной сморщенной плоти. Затем его язык, скользнув по соску, горячий и влажный, вырывающий крик из ее губ за секунду до того, как женщина потеряла способность дышать.
Его рот обхватил один, пока пальцы руки сжимали другой. Сабан накрыл горячую плоть, кусал, лизал, всасывал в рот и пробуждал голод, который начал сочиться из Натали.
Женщина потерялась во времени, месте, реальности. Ничто не имело значения, кроме нужды в Сабане. Ничто не имело значения, кроме его прикосновений. Одна рука на груди, другая стягивает с талии хлопчатобумажные штаны вниз по бедрам, проникая под них.
Она знала, что произойдет. Натали не была девственницей, которую соблазняют, поэтому она знала, что хочет сделать мужчина, и она знала, что худшее, что она может сделать, это позволить ему сунуть руку в ее штаны. Она растворится в нем. Еще одно прикосновение, и она никогда не отпустит его. Сабан пытается овладеть ею, контролировать ее.