Она была для него совершенством. Не имеет значения, что другой брал ее, что она любила другого, сказал он себе. Но любит ли она его? Были ли какие-то эмоции, перенесенные ею после замужества, которые теперь мешали ей видеть бывшего мужа таким, какой он есть?
— Ты снова смотришь на меня хищным взглядом, — объявила Натали хриплым голосом, переходящим в страсть.
Боже, Сабан любил звук ее голоса, когда она желала его. Когда горячка нарастала, и ее киска текла.
— Возможно, я подумываю о десерте.
Он придвинулся ближе к ней, стиснув зубы от желания, внезапно пронзившего его.
Горячка, нарастающая в ней, обволакивала его чувства, опьяняла его, заставляла его кровь кипеть. Так было в тот момент, когда он увидел ее, наблюдая за ней издалека. Она получила назначение, когда он приземлился в Нэшвилле, где она работала учителем в небольшой государственной школе. Через несколько часов она стала самой важной вещью в его жизни. За прошедшие недели она стала еще большим. Натали стала его душой.
Это знание сделало его потребность в ней сильнее, острее. Это заставило Сабана осознать, что его положение в ее жизни было шатким, несмотря на лихорадку. Как бы сильно он ни ненавидел это, а он действительно ненавидел, в ее жизни когда-то был другой мужчина, и этот мужчина вторгался на его территорию.
Сабан был создан и обучен справляться с таким раздражением. Его вырастил старик, которого он называл Бруссард, он учил его состраданию, и чтобы Сабан хотел чего-то большего, чем смерть и ненависть.
Стоя там, глядя на свою пару, он задавался вопросом, кто победит. Инстинкты или воспитание, потому что в этот момент он не хотел ничего, кроме как пролить кровь и защитить свою пару. Потому что что-то внутри него, эта первобытная, примитивная часть, предупреждала его, что его пара нуждается в защите от Майка Клакстона.
— Ты не похож на человека, который думает о десерте.
Натали поднялась с дивана, волнообразным, сексуальным движением, которое заставило его ноздри раздуться, чтобы втянуть ее запах в себя и сохранить контроль. Запах мог сорвать его контроль, но Сабан держался.
— Я человек, который многое обдумывает, — прежде всего, он обдумывал лучший способ манипулировать своей очень умной, очень вспыльчивой маленькой парой.
Ее низкий смех был понимающим, сексуальным. Ее запах, словно восход солнца, как весна и невинность, и как женщина, медленно, уверенно занимающая свое место в жизни своей пары.
Ему нравился этот запах. Ему нравились все эти ощущения, когда он смотрел, как она претендует на то, что принадлежит только ей.
Возможно, Клакстон не будет такой проблемой. Не то чтобы он когда-нибудь позволил ей самой встретиться с этим человеком, но, возможно, Сабан не сможет пролить кровь. И, может быть, ему не нужно беспокоиться о ее сердце. Она приближалась к нему, ее запах смешивался с его, его запах смешивался с ее.
Ее пальцы скользнули ему под пояс.
Сабан резко опустил голову. Его взгляд упал на изящные пальцы, зажатые между джинсами и заправленной в них рубашкой.
Жар ее пальцев обжег его плоть через рубашку и спустился к его яйцам, сжимая их.
Для них это было впервые. Первый раз Натали пришла к нему сама. Он поднял голову, увидел вспышку уязвимости в ее глазах и крепко сдержал голод, разрывающий его.
— Я твой, — сказал он ей. — Делай, что хочешь, пара.
— Пара, — прошептала она почти вопросительно.
— Гораздо больше, чем жена, — Сабан держал руки при себе, а не прикасался к ней, как хотел. — Самая важная часть того, кто я есть.
Выражение ее лица смягчилось, хотя в глазах блеснула нервозность и неуверенность. Но это не остановило ее желания, и не остановило этот маленький шаг к осознанию ее власти над ним.
Натали имела над ним огромную власть. Он сделает для нее больше, чем просто убьет, он умрет за нее. Но более того, Сабан будет бороться до конца, чтобы жить для нее.
— Я хочу тебя, — Натали сказала это просто и забрала себе последнюю его частичку.
Дыхание буквально застряло у него в горле, когда она начала расстегивать пряжку его ремня. Медленными, уверенными движениями ее тонкие пальцы расстегнули ремень, затем расстегнули металлическую пуговицу и спустили молнию вниз, по твердому и пульсирующему члену.
Сабан непроизвольно зарычал, мышцы его живота напряглись, когда ее пальцы схватили край его рубашки и потянули вверх.
Сабан поднял руки, достаточно согнувшись, чтобы позволить ей стянуть рубашку, затем почти взревел от удовольствия, когда ее голова наклонилась и ее острые маленькие зубы впились в его грудь.