Переворот продлился всего трое суток. Как раз в те дни перед глазами мира впервые блеснула фигура Бориса Ельцина, только что ставшего президентом РСФСР. Ельцин приехал в Москву с Урала, где был первым секретарем Свердловского обкома КПСС, и на первых порах оставался сторонником Горбачева. Во время переворота Ельцин превратился в символ народного сопротивления, когда, стоя на танке, зачитывал декларацию о непризнании действий путчистов. После путча политическое влияние Горбачева стремительно и безвозвратно пошло на убыль. Прибалтийские республики объявили себя независимыми от СССР государствами, а Ельцин чем дальше, тем больше расшатывал авторитет и власть Горбачева, призывая руководство остальных союзных республик последовать примеру Прибалтики.
В администрации Буша существовали разногласия по вопросу о том, следует ли по-прежнему поддерживать Горбачева или принять сторону Ельцина. В сентябре 1989 года Ельцин впервые посетил с визитом США и произвел неблагоприятное впечатление как на генерала Скоукрофта, так и на его советника по делам СССР Кондолизу Райс. Ельцин, узнав, что его официальная встреча с президентом Бушем не запланирована, поначалу отказался выходить из автомобиля. И только позже, когда ему ясно дали понять, что встреча с президентом США не предусматривается протоколом, Ельцин весьма неохотно согласился войти в западное крыло Белого дома, где находился кабинет Скоукрофта. И все же Буш-старший повидался тогда с Ельциным, «мимоходом заскочив» к Скоукрофту{15}. В тех обстоятельствах Белый дом рассматривал Ельцина как непредсказуемого популистского соперника Горбачева, грозившего разрушить многое из того, чего пытался добиться руководитель СССР. В 1991 году и сам Буш, и госсекретарь Джеймс Бейкер все еще поддерживали Горбачева, тогда как министр обороны Дик Чейни и группа его сторонников скорее благоволили Ельцину, считая его подлинным демократом{16}.
После провала путча Горбачев больше не мог диктовать свою волю руководителям союзных республик во главе с Борисом Ельциным, которые желали обрести независимость. В сентябре 1991 года Горбачев признал независимость трех государств Балтии. (США же никогда не признавали законность присоединения этих трех республик к СССР, и, следовательно, с позиции Вашингтона они не могли считаться «постсоветскими» государствами.) Затем, 8 декабря 1991 года, состоялась встреча Ельцина с главой Украины Леонидом Кравчуком и руководителем Белоруссии Станиславом Шушкевичем в охотничьей усадьбе в природном заповеднике «Беловежская пуща» под Брестом, вблизи белорусско-польской границы. После долгой ночи жарких споров и возлияний участники встречи объявили о создании нового политического образования – Содружества независимых государств, – которое, по сути, существовало только на бумаге, имело невразумительный юридический статус и было призвано показать, что СССР прекратил существование. Все было кончено. Горбачев потерял страну, и его отставка последовала всего через две с половиной недели.
К тому моменту, когда Горбачев объявил о своей отставке с поста президента СССР, двенадцать из остававшихся в составе Союза республик стали независимыми государствами. Некоторые из них – в особенности республики Центральной Азии – не то чтобы сознательно сделали выбор в пользу независимости, скорее они были поставлены перед необходимостью принять ее.
Американские политики по-разному восприняли крах Советского Союза. «Я испытал сильнейший душевный подъем, наблюдая финальный акт развала Советского Союза, – написал позже Джордж Буш-старший. – Отрадно было видеть, что свобода и самоопределение снова и снова берут верх, когда республики одна за другой обретают независимость»{17}. Роберт Гейтс, тогдашний директор ЦРУ, дал совсем иную оценку событиям. Он объяснял, что холодная война сама по себе велась в довольно-таки неявных формах, а значит, непонятно, что именно ее окончание сулит США. Более того, теперь перед администрацией Буша возник целый сонм внутренних проблем, требующих настоятельного внимания. «И вот, – отметил Гейтс, – величайший из триумфов Америки вылился в высшей мере безрадостную победу. Мы выиграли холодную войну, но никакого парада по этому поводу не будет»{18}.