Чжу Си отошел от буддистских представлений о том, что все наше восприятие реальности суть иллюзии, которые следует преодолеть и избегать; он также отказался и от правовой концепции, согласно которой все решения о справедливом и несправедливом находились в абсолютной власти императора. Вместо этого он утверждал, что существует кодекс морали, отличный от политических решений и регулирующий все отношения между правителями и народами; он также считал, что поведение и поступки реальны и значимы и должны быть добродетельными.
Программа Чжу Си, или же неоконфуцианцев, стала основой официального образования в Китае с начала XIV в. до падения династии Цинь. На протяжении этого периода элиты Китая — высокопоставленные чиновники, управлявшие империей за императора — от уровня имперских министров до окружных чиновников, — избирались по результатам экзаменов, в ходе которых проверялись их знания конфуцианской классики и их собственные моральные принципы. Экзаменационный контроль, публикация официальных текстов классики и министерство церемоний, следящее за правильным соблюдением ритуалов (посвященных урожаям, временам года, рождению, свадьбам и похоронам), стали основами имперского режима Китая.
При каждом правлении находились чиновники, которые, следуя голосу совести, рискуя быть наказанными, сосланными или даже убитыми, высказывали свои упреки в адрес императора и высокопоставленных чиновников за поступки, противоречившие конфуцианским ценностям. Однако по большей части конфуцианство оказалось удивительно крепким основанием для поддержания единства, статуса и власти элит Китая, от императора и его двора до местных школьных учителей и деревенских старейшин, которым вверялось обучение классическим текстам и отправление конфуцианских культов. Превосходное знание текстов и поведение, соответствовавшее конфуцианским принципам, стали признаком любого образованного или влиятельного лица во всей империи. Таким образом, китайские чиновники функционировали и как религиозная, и как политическая элита.
Второй подход отличался от первого тем, что религиозные лидеры или специалисты просто уходили от рутины политической и экономической жизни и ограничивались такими местами, как монастыри, в которых они могли практиковать и обучать своей религии без необходимости идти на компромиссы или же, напротив, на прямую конфронтацию со светскими властями. Монашество стало привычной практикой во многих крупнейших религиях, включая христианство, индуизм, ислам (в суфийских орденах) и, в особенности, в буддизме.
В большинстве буддийских стран, таких как Таиланд, политические правители целиком посвящают себя мирским делам, религиозная же практика осуществляется в монастырских институтах. Многие люди в определенный момент своей жизни идут в монастырь за религиозным обучением. И хотя встречаются и исключения (такие как тибетский буддизм, в котором далай-лама был одновременно и духовным, и политическим лидером тибетского народа до присоединения к Китаю), по большей части буддийские религиозные специалисты решают проблему отношений со светскими властями посредством самоустранения из сферы компетенции последних.
Третий подход состоит в том, что религиозные лидеры сосредотачиваются на духовных и ритуальных нуждах своих местных общин, действуя, как учителя и нравственные гиды, и оставляя политическое руководство светским правителям. Этот подход обычно использовался в индуизме, в котором религиозные специалисты в каждой местной общине (брамины) занимаются духовным управлением и наставничеством, а специалисты в области политики или экономики (военные или торговые касты) сосредотачиваются на проблемах войны, политики и обеспечения благосостояния. Это же типично и для иудаизма, после уничтожения иудейского государства при Римской империи, когда раввины действовали в качестве знатоков иудейского права, ритуалов, а также в качестве духовных авторитетов, не претендуя ни на какие политические или экономические роли.