Как и "первое чудо", чудо со смоковницей находится в ряду таких евангельских чудес, у которых нет никакого "контакта" с нашими познаниями о физической природе вещей. Девственное зачатие. Исцеления органических повреждений. Хождение по воде. Укрощение бури. Чудесное насыщение тысяч народа. Воскрешение мертвых… Что думать нам о таких чудесах? Думать‑то как раз и нельзя, потому что чудеса этого рода немыслимы. Можно избрать каждый раз только один из двух общих ответов: либо это факт, откровение немыслимой действительности; либо это иконописная условность Евангелий. В этом избрании мы совершенно СВОБОДНЫ; перефразируя известное наставление апостола о пище (к Римлянам, гл.14), можно сказать и об этих немыслимых чудесах: кто верит — не осуждай того, кто сомневается; а кто сомневается — не унижай того, кто верит… Кто сомневается — пусть не принуждает себя верить, пусть не гонит в себе этих сомнений: они законны и они не помешают нам ЛЮБИТЬ нашего Господа. Не за чудеса ведь мы поклоняемся Христу. Но не будем легкомысленны в огульном отрицании возможностей, которых мы не знаем… В общем мы все можем согласиться на том, что чудеса в евангельских иконах Христа — будь то факты или легенды — верно символизируют Его милосердие и Его Божественное Величие. "… И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий Пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой" (по Луке, гл.7).
Все мы веруем в центральное Чудо христианства — для всех нас Христос вечно жив в Божественной славе одесную Отца… Но мы по–разному можем относиться к евангельским иконам Воскресения. Возьмем сначала самую крайнюю степень христианского скептицизма. Человек признает непостижимую действительность Явлений Воскресения; но он полагает, что физическое тело Господа, по всей вероятности, возвратилось в общий круговорот вещества; сказания же о пустом гробе считает столь же мифическими, как и о физическом Вознесении… Такие взгляды высказывал модернист Эдуард Леруа в книге "Догмат и критика" — и католики не отлучили его от Христа. Мы можем найти общий язык и с этим христианином. В сущности, что такое "тело? Мое "личное тело" есть кусочек физического мира в моем временном относительном распоряжении. Тело же Христа Воскресшего есть ЦЕРКОВЬ, которую Он стяжал Себе Своею кровью — Своею любовью (Деяния, гл.20). На этом мистическом языке апостола Павла (к Римлянам, гл.12, к Коринфянам 1, гл.12, к Ефесянам, гл.1,4,5, к Колоссянам, гл1) духовное, то есть РЕАЛЬНЕЙШЕЕ тело Христа Воскресшего есть Церковь любящих Его, верующих в Него, — и это еще только начало, потому что Христос есть Глава и всего человечества, и дана Ему "всякая власть на небе и на земле" (по Матвею, гл.28). В сравнении с этой тайной — какое значение могли бы иметь наши бедные домыслы о физическом теле Христа? Что бы мы об этом не "думали" — все мы согласны в уверенности, что за Явлением Господа пребывала совершенно непостижимая, но реальнейшая реальность Его Воскресения.
Есть и другая крайность — когда люди впадают в примитивный рационализм и легкомысленно рассуждают чуть ли не о газообразных "свойствах прославленного тела Христова". В пасхальном послании 1960 года русский Патриарх указывал, что Воскресение Христово есть "ВЕЛИКАЯ ТАЙНА2 и что если бы мы стали пытаться "выразить это Чудо — оно принизилось бы до немощности нашего разумения и потеряло бы присущую ему священную высоту и дивную безграничность"… Замечательно в Евангелии по Иоанну (гл.20), что когда Христос предложил сомневающемуся Фоме удостовериться в Воскресении, так сказать "на ощупь" — апостол не стал этого делать, потому что ощутил духовную Реальность несравнимо более значительную: "Господь мой и Бог мой".
Первый мученик христианства Стефан исповедал: "вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого одесную Бога" (Деяния, гл.7). Вознесение и одесную Отца пребывание — символы Божественной славы Христа. Но физического Вознесения н е т в Евангелиях по Матфею и по Иоанну, и н е т в древнейших рукописях Евангелий по Луке и по Марку. "Вознесся на небо и воссел одесную Бога", — так совмещены натуральный и символический планы повествования в позднейшем добавлении к Евангелию по Марку (гл.16). Или в "воссесть одесную" понималось тогда тоже натурально?.. "И когда благословлял, отступил от них и стал возноситься на небо", — так читается в позднейшем тексте Евангелия по Луке (гл.24). Однако слов "и стал возноситься на небо" нет в древнейших рукописях; да этих слов И НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ, ибо по контексту ясно, что речь идет о ПЕРВОМ ДНЕ Воскресения. Миф о физическом Вознесении легко мог возникнуть из тогдашних представлений о "трехъэтажной" Вселенной… Учитывая все соображения, строго говоря, следовало бы в других условиях выдвинуть соборный вопрос: не отменить ли отдельный церковный праздник Вознесения (не случайно литургически столь бедный, бесцветный) — не заменить ли его заключительным торжеством Воскресения.